Демо для Эла Стюарта [Al Stewart - гитарист-певец, которому Тори предложила однажды сотрудничество]

Fight, I could fight with the best And I never was on the fence Laugh, I could laugh when I heard the guitar Of the circus man When I was dreaming It seemed my world went away As you were leaving I could see That I couldn't find what I used to in your eyes Isn't it time, yeah Maybe it's time, yeah When I was dreaming, it seemed my world went away As you were leaving, I could see That you couldn't find what you used to in my eyes When I was dreaming

When I Was Dreaming

When I Was Dreaming - Когда я мечтала

Сразиться, я могла бы сразиться с лучшими

И не поддержала бы нейтралитет никогда

Засмеяться, я могла бы засмеяться,

Если бы услышала гитару циркача.

Когда мечтала

Казалось, мой мир исчез,

Когда ты уходил

Я поняла, в твоих глазах больше нет того,

Что так привычно было видеть мне.

Ещё не время? Может уже это время.

 

Когда я мечтала.

Казалось, мой мир исчез,

Когда ты уходил

Я поняла, в моих глазах больше нет того,

Что так привычно было видеть тебе.

Когда я мечтала.

("Я начала сочинять где-то в семь лет. Но когда ты ребёнок, совершенно не осознаёшь, что делаешь. Просто экспериментируешь, находишься в своём мире. И не всегда анализируешь его, разве если не юнгианка [последовательница учения мифологического психоанализа по Карлу Юнгу] (смеётся). Большей частью занимаешься творчеством, а не сидишь на одном месте и не размышляешь, чем заняться. Просто делаешь. Возможно, около 8 или 9 лет я стала осознавать музыкальную структуру, варианты и разнообразие форм, с которыми можно экспериментировать. Думаю, я работаю с энергией, и понимаю, как это делать. Ещё с детства, когда я была более открыта и дружелюбна, я была маленьким чертёнком, но не понимала жестокости, и меня действительно раздавило, когда я столкнулась с ней. В тот момент я отказалась от своих убеждений.
   Думаю, у меня было среднестатистическое детство: меня не похищали цыгане, я не подвергалась сексуальному насилию. У меня были любящие родители. Нельзя сказать, что они держали меня в клетке с попугаем. Мы считаем, если ничего драматического не произошло, нам нет смысла оглядываться назад. Но некоторые ситуации жмут на мои кнопки. Мой отец хотел, чтобы я получила музыкальную степень. А я пыталась убедить его, что Уорнер Бразерс [Warner Bros. - лэйбл звукозаписи] насрать, имеешь ты степень или нет. Единственное, стоит отдавать себе отчёт в выборе квалификации. Мне важно быть хорошим автором, а не поп-звездой. Ни одна степень не даст этого титула, как вы понимаете. Поэтому я решила читать всё, до чего дотянутся мои руки, и самообразовываться до определённого возраста. Но не стоит забывать, что в 5 лет я поступила в консерваторию Пибоди. У меня было много музыкальных тренировок. Но я чувствовала, у института (колледж Монтгомери) не тот курс, который приведёт меня к следующему шагу. Понимаете, у меня есть музыкальный слух. Я не могла читать ноты. Я всё слышала. С детства. А в консерватории пытались сломать мой слух. То есть, мне не разрешали играть на слух. Словно ты пловец, а тебе связали ноги. К семи годам я стала очень желчной. Но мне нравились другие дети, я многому научились у них. Это было в переменчивые 60-е годы: 68, 69, 70. Я вроде как попала в субкультуру. Это дало возможность продолжать разгадывать эту шараду. Это действительно была шарада. И в итоге всё привело к разочарованию, я не прошла. Просто не прошла. Все учителя смотрел на меня с мыслями: "Боже, у неё было что-то такое удивительное, а теперь она сошла с ума. У неё нет таланта". Я знала, что они думают. Но продолжала верить в свою работу и собственную музыку. Но меня поразили люди, которых я там встречала. Шёл разгар 60-х, это было захватывающе, потому что я попала в мир, о котором не знала до первого класса. Я общалась со студентами 17-ти лет, которые жили в доме с восемью другими студентами - я встречалась с ними на занятиях по теории в субботу. В 11 лет, лишившись стипендии в Пибоди, я год абсолютно ничего не делала. Вы должны понимать, когда всю жизнь занимаешься только одним, как я, и потом ничего не делаешь, переходя в стадию полового созревания, теряешь всю свою уверенность. Мой отец очень беспокоился обо мне, и у нас были невероятные ссоры. Даже... жестокие. Воспитываясь в религиозном поклонении, я всегда искала одобрения, не желая стать изгоем. Просто не хочешь, чтобы тебя считали грубиянкой... Моя бабушка верила в девственниц. Она была служителем церкви Бога. А я в 10 лет думала о сексе. Я выбирала одну пластинку из своей коллекции – может, им должен стать Роберт Плант? У меня всё было продуманно. Ещё Джон Леннон оказал большое влияние на меня. "Битлз" - это большое дело. В наш дом проникли альбомы "Дорз", а отец заставил их выкинуть. Я тогда сказала ему: "Папа, но ведь он похож на Иисуса". А он крикнул испуганно: "Мэри, Мэри, убери это отсюда". Поскольку мой папа пастор, ему было очень тяжело с Джимом Моррисоном. Как и большинству отцов. Ням, ням. Знаете, если бы папа не запрещал мне встречаться с каким-нибудь мальчиком, то уберёг бы себя от того, что я буду встречаться с ним ещё два года, Даже если я не была в него безумно влюблена, но он мне просто нравился, то после отцовских тирад он мне нравился ещё больше. Да, Джим был вкусным... Правда, он уже умер к тому времени, когда мне было шесть или семь лет, поэтому мне в голову особо не приходили всякие фантазии относительно его. Они только зарождались, но я ещё не могла их понять. Но к десяти годам мои мысли определённо созрели, и мы с подругой размышляли, кому отдаться в первый раз. Мы хотели, чтобы Роберт сделал нас женщинами. Потом он мог идти на все четыре стороны, а мы с подругой съели бы попкорн. Когда мы встретились с ним, я рассказала об этом. Он поинтересовался, сколько мне тогда было лет. Детство у меня было странным. Будучи в душе бунтаркой, мне пришлось полностью приспосабливаться. Такие странные противоположности.
  В Пибоди меня учили, как быть учителем музыки, органисткой или посредственной концертирующей пианисткой, поскольку там было мало "великих", способных научить меня великому мастерству автора. Поэтому мне приходилось самой продумывать своё обучение, и оно отличалось от основного. Это оказалось самым прекрасным, что я могла. Пришлось исключить возможность получить первое место. Вы же помните, к четырём годам я очень хорошо владела пианино. Вероятно, я стала бы композитором, но классическая музыка вдруг превратилась в возможность произвести впечатление на других людей своими способностями. В ней нет любви или понимания. Вместо этого я любила Джимми Пэйджа. О да. Также я была влюблена в моего учителя по органу, потому что он был хиппи. Но игра на церковном органе закончилась. К сожалению, мне не удалось найти наставника или репетитора, который оказался бы действительно хорошим автором, у которого я могла брать частные уроки. Мне не везло, я не видела, чтобы сочинению учили правильно. А учить есть чему, например, какие нужны ингредиенты и где их найти. Ведь есть источники, из которых можно черпать. Например, по всему дому у меня лежали книги по искусству и символизму. Мифология была всюду, я натыкалась на слова-ассоциации, которые определённым образом могли зацепить людей, глубоко зацепить, на том уровне, который они даже не осознают, поскольку эти символы обладают настоящей силой, существуя тысячи лет. Стоило обучиться не столько тому, как сопоставить эти символы вместе, сколько уловить атмосферу и получить вдохновение.
  Годы, проведённые в клубах, были для меня бесценны. Имею в виду, сами концерты не особо помогали мне сочинять, этому я училась сама - методом проб и ошибок. Но за это время я познакомилась с несколькими людьми, без которых сегодня меня здесь не было бы. Один из них - учитель в колледже, у которого я училась в семнадцать лет. Он был композитором и работал в Национальном симфоническим оркестре, а я брала у него частные уроки. Если бы вы спросили его, он, вероятно, не поверил бы, что повлиял на меня – в те времена у меня было типичное похуистическое отношение к этому! (смеётся) Но на самом деле он сильно на меня повлиял, хотя я провела с ним лишь один семестр. Мы вместе анализировали композиции, которые я выбирала. Например, "Элинор Ригби" [Eleanor Rigby - песня "Битлз"], и ещё что-то из классики. Он учил меня обращать внимание на основные закономерности и структуру, а не просто полагаться на стихийные идеи. Конечно, волшебство возникает, когда чувствуешь вдохновение и думаешь, что сейчас подходящее время для сочинения. Но когда не просто полагаешься на эту магию, может так случиться, что придётся ждать три года, чтобы почувствовать эту вспышку вновь. Тот учитель показал мне, что можно сделать из одного крошечного мотива, например, двух музыкальных фраз, когда думаешь, что кроме них больше ничего нет. Я доверяю музыкальной структуре, поскольку познала музыку до того, как начала говорить. Когда люди громят мои мелодии, для меня это не имеет значения, поскольку знаю, мелодии возникают независимо от чьего-либо мнения. Музыка всегда была моим словарём, и я буду критиковать то, что не правильно. Сейчас я сочиняю около 20 песен одновременно, и все они не то – может, у некоторых что-то и происходит в пределах двух тактов, но в целом всё не то, и я не буду ими заниматься, пока что-то не изменится. В 13 лет пишешь о другом, чем в двадцать восемь. Но признаюсь, в тринадцать я была более продвинута, чем в 21 год! Наверно, я просто боялась выступать, боялась проявить свои силы. Все, кто сочиняет, должны знать основные структуры песни. Но в то же время всегда есть свобода выбора между очень разными возможностями. Потому что нет формулы для написания песен. Разве что в поп-музыке, но кто хочет её слушать? Не я и, конечно, не вы. Думаю, если даже просто пишешь песни, можно многому учиться у классики. Например, композиция может состоять из разных частей: аллегро, анданте, престо [allegro (весело, быстро), andante (умеренно), presto (быстро) - муз.термины, которые обозначают в каком настроении играется мелодия]. И ещё мне кажется, что в конце шестидесятых и начале семидесятых было больше возможностей выразить песню, чем сегодня. В те времена многие музыканты сочиняли частями, даже если не осознавали этого. В 18-19 лет я выступала в клубах, чтобы жить, играла репертуар других артистов, и это было нелегко. Я чувствовала себя подделкой. Возвращение к фортепиано ради собственных произведений, как в детстве, - словно круг замкнулся: возвращение к моим художественным корням, моей истинной форме выражения. Я возродила ребёнка в себе, когда вернулась к искреннему и естественному образу жизни.
  Невозможно сравнивать YKTR с тем, что я делала раньше, тогда была иная стадия жизни. Многое писалось на фортепиано, у меня был кассетный магнитофон и синтезатор. К подростковому возрасту я уже семь лет рассылала аудиокассеты в звукозаписывающие компании, и мне отвечали "образ пианистки-автора не имеет смысла". Я считала, что только признание сделает моё творчество ценным, но мне пришлось пересмотреть эту мысль, что дало жизнь многим песням. Большая часть моей нынешней работы зародилась из тех размышлений. В моей квартире стоял синтезатор, и пусть я годами не притрагивалась к клавишам, моя техника осталась прежней со времён выступлений в фортепианных барах. И писать я стала по единственной причине – выразить себя, чем я занималась в четыре года. И мне потребовалось 20 лет, чтобы вернуться к этому. Сначала было странно, словно черепаха возвращается в воду. Мне было хорошо, я сочиняла не для кого-то - не для того, чтобы сбежать из церкви, нравиться мальчикам или чтобы папа думал, что со мной всё в порядке. Просто выражаешь себя. А если нет, тогда зачем? До сих пор я не умею писать предсказуемую музыку, потому что сочиняю только когда чувствую необходимость. Странно, я замечаю, мне сложно говорить о процессе написания песен, возможно, потому что не привыкла к этому. Журналистам всегда интересно поговорить о моём отце и религиозном воспитании, но меня редко спрашивают о музыке. Все люди разные, вот почему существуют всевозможные виды музыки. Не знаю, захотят ли люди слушать её за лососем под голландским соусом, но если они готовы отправиться в путешествие, эта музыка всегда рядом.
  Вероятно, выпуск следующего альбома займёт какое-то время, я должна понять, что сказать. В данный момент я ничего не пишу... я немного истощена. Когда всё уладится, я найду время сесть за пианино... Я делаю это каждый день, даю себе время поэкспериментировать. Как фигуристка перед выступлением. Я развиваю свой тональный словарный запас и выражаю то, что исходит из моего сердца, реального опыта, эмоций и самых интимных чувств. Эти вещи нельзя изобрести, их не сыграешь механически. У меня есть тысячи книг, которые я просматриваю. Я много чего слушаю: "Мэднесс" [Madness – англ.группа с элементами ска и поп-рока] и "Продиджи" [Prodigy – электр.группа], Бартока и Фиону Эппл [Fiona Apple]. Я слушаю их ритмы, их дыхание. Можно многое сказать о музыканте по паузам в его произведениях. Но я не артист, который пишет "хит по щелчку" и начинает гоняться за хит-парадами, следуя моде. Нам следует помнить, что хиты и хорошие песни это не одно и то же. Ну, может, в старые времена. Сейчас большинство хитов – это не великие песни. Я не буду разбирать других артисток, это плохой спорт. Мы можем посмотреть на историю и увидеть "О, Микки, ты замечателен" ["Oh Mickey You're so Fine" – хит 1982 года в исполнении американской певицы и хореографа Тони Бэйзил. (Toni Basil)], это был её зенит, всегда была музыка, которая могла заставить людей танцевать на кровати. Мы все знаем, когда тебе за двадцать, всё дело в танцах. Не все рождены быть Бобом Диланом [Bob Dylan - кантри-певец]. Я не говорю, что авторы, владеющие формулой, не спотыкаются. Но в определённой точке нет формулы. Я часто возвращаюсь к "Битлз", поскольку они сильно повлияли на меня, но в чём их стабильность? "Элинор Ригби", "Норвежская мебель" [Eleanor Rigby, Norwegian Wood]? Сколько у них великих песен и хитов? Готовя следующий альбом, я не буду тратить своё и чужое время на что-то неправильное, лишь ради того, чтобы сделать абы что. В новых песнях я буду экспериментировать над басовыми, а потом сольными паттернами, поменяю их местами, потому что половина из них мне не нравится. Я постоянно решаю, что можно сделать с этим аккордом, каким образом я могу его сыграть? Может, в первые десять секунд я обнаружу что-то, а следующие два часа ничего не найду и пойму, что следовало остановиться и съесть бутерброд с джемом и арахисовым маслом")