"На мой взгляд, "Розы" обобщают весь альбом. Эта песня была первой для "Пеле". Но пока я не погрузилась в альбом целиком, не получалось её закончить. Мы не можем окунуться в "Кровавые Розы" в самом начале, как было бы правильней, потому что здесь она уже ползает на коленях и отдаёт всё, чтобы её приняли. А я видела сюжет иначе. Песня обо мне, наконец осознавшей выбранный путь, где позволила испражняться на себя"

Blood roses back on the street now Can't forget the things you'd never said On days like these starts me thinking When chickens get a taste of your meat, girl You gave him your blood and your warm little diamond He likes killing you after you died You think I'm a queer, I think you're a queer And I shaved every place where'd you been, boy God knows, I know, I've thrown away those Graces The Belle of New Orleans Tried to show me once how to tango Wrapped around your feet, Wrapped around like good little roses Blood roses back on the street now You've cut out the flute from the throat of the loon At least when you cry now he can't even hear you When chickens get a taste of your meat, girl C'mon, c'mon, c'mon, c'mon When he sucks you deep, yes Sometimes you're nothing but meat

Blood Roses

Blood Roses (Live)

Blood Roses - 2 - Кровавые розы 

Кровавые розы уже добрались до улицы

Не могу забыть то,

О чём ты никогда не говорил

И дни, как эти, заставляют задуматься,

Потому что цыплята клюют твоё мясо

 

Ты отдала ему свою кровь и свой тёплый алмазик

Ему нравится убивать тебя после того, как ты умерла

Ты думаешь, я лесбиянка, а я думаю, ты педик

И побрила каждое место, где ты был, парень

 

Уверена, Господь знает, я отказалась

Произносить молитвы перед едой

 

Красавица Нового Орлеана однажды пыталась показать мне

Как танцевать танго

Окутывая твои ноги, закручиваясь, как искусные розочки

 

Кровавые розы уже добрались до улицы

Ты вырезала флейту из гортани гагары

И теперь, когда кричишь, он тебя даже не слышит,

Потому что у курятины вкус твоего мяса

Давай, давай, давай!

И он глубоко всасывается в твои кости

Иногда ты ничто, просто мясо.

{Кровавые розы – символ менструации
Цыплята клюют твоё мясо – в книге Элис Уокер "Овладение секретом радости" [Alice Walker "Possessing a Secret of Joy"] упоминается, как в некоторых туземных племенах кастрировали юных девочек, у которых отрезали клитор, а потом скармливали органы цыплятам
Тёплый алмазик – клитор
Красавица Нового Орлеана – героиня-инвалид книги Элис Уокер "Овладение секретом удовольствия" [Alice Walker "Possessing The Secret of Joy"], которая натолкнула Тори на написание "Cornflake Girl" [с "ПР"]. Главная героиня книги встречает Эми [Amy] из Нового Орлеана, которая рассказывает, что мать отводила её к мяснику вырезать клитор, потому что в 5 лет мать застала её за тем, как она трогала себя "там". Эми описала себя писающей так же, как её мама. Но внешне Эми ни чем не отличалась от обычных женщин: "Своеобразный, но обычный тип южной красавицы, о которой вы могли бы прочитать в любом романе". Тем сложнее представить, что за внешней красотой, у неё скрывается кровавая драма. В книге доказывается, что такой вид борьбы с детским сексуальным познанием имеет место не только где-нибудь в Африке, но и в Америке. Также Жанну д'Арк называют Новоорлеанской Девой (Девственницей)
Гагара – шаманская птица, громкий и мелодичный вой эти птицы издают только во время периода размножения, для обозначения границ гнездовой территории. В случае опасности издаёт предостерегающий крик, напоминающий смех
Флейта из гортани гагары – Слова из стихотворения, которое встречается в романе Майкла Ондаатже "Это семейное" [Michael Ondaatje "Running in the Family"]: "Я принесу тебе флейту из гортани гагары, чтобы ты поговорила со мной о разбитом сердце"}

("Порой я бываю настолько зла, что у меня мурашки по телу бегают. Взаимоотношения мальчиков и девочек не просты. Пытаясь угодить одному, можешь превратиться во что-то другое. Когда пришли "Розы", возникло ощущение вскрытых вен и слова: "Эта кровь продала миллионы альбомов. Эта кровь может многое". И мужчины отреагировали: "Да, Тори, и нам этой крови недостаточно". Кровные узы играют большую роль в этой истории. С моей стороны – христианские узы, которые с холмов Вирджинии перенеслись обратно в Ирландию и Шотландию. Я последовала за ними в музыкальном и географическом восприятии, изучая, как религия и музыка захватили Новый Свет. Чтобы отразить это концептуально, я обратилась к родословной фортепиано. Марк и Марсель познакомили меня с женщиной, которая делает клавесины. Её зовут Таня Стэйт [Tania Staite]. В своё время я мечтала о возможности поиграть на клавесине, но в данный момент я поняла, он должен стать центром моей жизни. Таня стала меня знакомить с разными мастерами и с ранней историей клавишных инструментов, что мне как пианистке следовало давно знать. Но я просто музыкант, а не музыкальный историк из Пибоди. Приобретя первый в своей жизни клавесин, я не могла заснуть. Мне хотелось лишь положить пальцы на его клавиатуры и научиться играть на этом создании. Для этой песни мы пропустили клавиатуру клавесина через гитарный усилитель "Маршалл", чтобы создать ощущение, словно клавесин кусается. Я изучала и слушала сонаты Скарлатти [Giuseppe Domenico Scarlatti (Джузеппе Доменико Скарлатти) - его сочинительский стиль оказал большое влияние на музыку эпохи классицизма, хотя сам он жил в эпоху барокко], чтобы перенять причудливость таких мелодий, но не дать им себя в заложники. В какой-то момент я решила, мы запишем этот трек на Юге Америки, поскольку часть альбома исследует взаимосвязь Ирландии и Америки, куда религия была привезена из Старого Света. Героиня песни пытается найти в себе силы уйти от вампира. Её послание адресовано и женщинам, и мужчинам. Сейчас я вижу, как она помогает людям выйти из болезненных отношений, где их не уважают. Она не ущербна, но открывает сердце тем, кого привлекает деструктивность. Здесь я звучу как русалочка на кислоте. А сама песня как Барокко, которое съехало на бок [барокко - стиль в искусстве. (итал. barocco) — "причудливый", "странный". Барокко свойственно стремление к величию и пышности].
  Знаете, когда она говорит: "Думаю, ты педик, и я побрила каждое место, где ты был, парень. Уверена, Господь знает, я отказалась произносить молитвы перед едой", становится ясно - война началась. Вы только-только попадаете в альбом, а война уже началась. Обнажены лезвия. В своих мыслях она кусок мяса, готова вырезать свой голос, "вырезать флейту из гортани гагары. И теперь, когда кричишь, он тебя даже не слышит". Если готова зайти настолько далеко и позволить этому происходить – нужна ли тебе вообще плоть твоя? Что ещё нужно, чего ты хочешь больше всего? Поэтому я говорю: "ему нравится убивать тебя, после того, как ты умерла". С самого начала вы попадаете не на беседу пары с красной розой за обеденным столом, а что на самом деле происходит с этой парой. Меняются мужчины, но история о ней. Насколько помню, большей частью шла смена караула, на снегу оставались следы от ботинок. Возможно, выходящий парень передавал входящему сигарету и говорил: "Удачи с ней". Половину времени я была одержима, другую половину мне было скучно – постоянно впадала в крайности. Но рядом всегда кто-то был, и очень важно иметь рядом кого-то, определённо мужчину. Песня приманила тех мужчин, которые не умеют быть самодостаточными, которые не умеют обнять самих себя. Не имеет значения, насколько они симпатичны, нам опасно быть с ними - они не цельны. Когда я не могла заполнить пустоту внутри, то шла к мужчинам. Кто-то это делает едой, кто-то другой дрянью, я же... меняла мужчин, постоянно встречая "не тех". Они всегда были вокруг меня. Как в гареме. Они быстро чуяли меня. А я хватала их за яйца и тянула к себе. Позволяла им тащиться за мной. Заставляла их сомневаться в своих способностях, в способности быть творческой силой. Зная, что это выше их сил. Но чтобы выбраться из ямы, мне пришлось достигнуть дна. Даже фортепиано не помогало. Знаете, порой нужно очень низко опуститься.
   Свои концерты мне нравится воспринимать как церемонию вокруг огня, куда люди приводят своих демонов без страха, что на них насрут, а наоборот - здесь есть возможность быть самими собой. За кулисы ко мне часто подходят девушки со слезами на глазах и шрамами на запястьях от самоистязания, а я отзываюсь: "Мне знакома одержимость быть трудной". То есть, я была в ужасе, что позволила себя изнасиловать. Кровавые Розы - версия "на плечах" той истории, когда вскрыты вены, капает кровь и говоришь: "В чём я виновата?" На неё испражняются, и среди этой вони она говорит: "Как я позволила себе так деградировать, как позволила этому произойти?" Нам нужно подойти к ней и отправиться в путешествие. И важно, что не она первая песня, а Королева Красоты на Лошадках отвозит нас в это царство.
  Были времена, когда тебя, женщину, твой муж мог избить и изнасиловать. Люди могли сделать с тобой всё, что хотели. Ты была мясом. Ничтожеством. Может твои отцы и братья и защищали тебя, если тоже не насиловали. Сейчас происходит огромный скачок исцеления от тех тысяч лет насилия. Ещё один фильм, который тронул меня до глубины души "Повар, вор, его жена, её любовник" [The Cook, The Thief, His Wife and Her Lover]. Очень негативный фильм о насилии, полный людей, которые унижают друг друга физически. Так во мне отзывается жертва… Вы не напишите эту песню, если буквально не какали на себя. В любом случае я чувствовала себя сродни жены вора - женщины, которую унижали больше всех… Это связано с драмой, травмой в моей жизни… Если вы стали свидетелем неправомерного превышения полномочий, слепой мужской похоти и психологических игр разума, то смотришь этот фильм под иным углом. Много лет я была добровольной жертвой самой себя, сознательно хотела окружить себя милосердием мужчин, хотела…. чтобы надо мной доминировали. Зачем?... до сих пор задаю себе это вопрос. И фыркаю, когда некая девушка говорит: "Кому нужна Мария Магдалина? С ней всё ясно и кончено". Наблюдаю, когда ей нужно соблазнить мужчину, она играет маленькую девочку, исполняя танец для педофилов, делая то, что девушки делали столетиями, дабы получить власть извне, вместо того, чтобы взять её изнутри.
  Я поняла, что иногда ползала с телефоном в руках, унижая себя. В какой-то момент я подписываю сделку на миллион долларов, а в другой – даю повалить меня в грязь какому-то парню. И обнаруживаю себя объектом чьего-то отвращения, потому что хотела чего-то от него. Я столько лет была повёрнута на Эрике… В течение семи лет происходили такие вещи! Считала его богом… И чувствовала себя недостойной. Но как музыкант я проявила характер. Никогда в жизни не испытывала такой безысходности, как в тот раз. Доходишь до предела, не можешь больше играть. Полагаю, у меня произошёл личностный рост. Обычно я по уши влюбляюсь и теряю индивидуальность, растворяюсь в отношениях. Слышали, как Марианна Уильямсон [Marianne Williamson - учитель-спирит] говорит: "Отпусти и люби"? Нахрен это дерьмо. Моё сердце в шрамах. Из центра бежит слеза, и я не готова сказать: "Отпусти и люби". Покажите, как любить и отпустить. Для меня ничего не значит эта риторика. Но хотела бы ей научиться. Всё, что я понимала, требовалась кровь, кровь парней, мне надо было насытиться. Как только сочинишь такую песню, возникает иная личина, чёрная вдова, которая периодически таскает кого-нибудь за яйца отсюда до Антарктики. Песни всё шли и шли. Но я не хотела знать, о чём они говорят. Когда возникали трудности, некий голос говорил: "Всё потому, что ты ещё не испытала второй куплет на собственной шкуре". Порой песня может возникнуть в середине концерта. Её ярость заставит меня отступить. "Я побрила каждое место, где ты был". Когда мы расстались, я начала жить такими песнями. Из меня выполз вампир, эмоциональный, с кровью в уголках рта, я накладывала помаду, чтобы никто её не заметил.
  Я хотела сделать альбом только на клавесине. Порой я принимаю такие решения: "Если сделаю это, то смогу попутешествовать по Германии в 50-местном автобусе". Но, честно говоря, мне не нравится в Германии еда. Поэтому клавесин лишь фрагмент этого альбома. Принимая решение, осознаёшь последствия. Просто говоришь: "Я не могу всё проебать, если KROQ решит не играть мой клавесинный альбом". Если хотите сделать 12-тональный альбом - делайте, но и берите на себя ответственность за это. Порой во время звукозаписи парни считают, что они принимают основные решения. Обычно это делаю я, но как только парни решают сделать что-то глупое, мне нужно перезагрузиться. Я ухожу с дороги, потому что бесполезна, пока не наступит мой черёд. Будем справедливы, прямо сейчас у нас только клавесин/вокал или фортепиано/Маршалл или фортепиано/Лесли. На этом альбоме у нас даже нет больших треков со сложной аранжировкой. И одна малюсенькая вещь может конкретно изменить характер героини. Начну размышлять: Главная героиня на пять лет моложе той, которая поёт. Женщина, которая на пять лет моложе - не знает эту песню. Она не может её петь. Поэтому мне нужна четверть децибела на ревербераторе. Героиня - не я. Я её просто транслирую. Она просто схватила меня за сраную глотку. Но, воплощая песню, она становится не только обо мне - мы подключаемся к разным граням ЖЕНЩИНЫ. А потом можно привнести эти знания в свою жизнь. Мне не обязательно думать, что это грани меня. Я часть неё, и мы все лишь часть того песенного существа. Эти существа… не знаю, как психиатр назвал бы меня, и не хочу знать. Но эти фрагменты приходят и уходят. Я не смогла бы записывать Розы много дней. Сыграть технически могла бы. Но на следующий день она не придёт, её не будет. На концерте моя основная задача пригласить песни. Представьте, как ваши клетки вздрагивают, когда неожиданно вам громко кричат: "ЭЭЭЭЙЙЙ!" То есть, как можно петь, когда ты … дрожишь, а потом пытаешься выглядеть неприступной, как школьный учитель. Как тогда найти голос, расчистить путь к нему и не чувствовать себя так, словно после этого тебя аннигилируют [аннигиляция - распад на молекулы]? На сцене я натыкаюсь на песни, раздаётся телефонный звонок. И потом мы слипаемся. Поэтому мы, музыканты, живём там, где работаем, потому что в любой момент можешь услышать: "Она здесь. Вперёд". Динамика кусочка очень экстремальна, и я должна успеть записать её без лишнего напряжения. Особенно на клавесине, эти фрагменты запрягают его в узду. Им, скажем так, "приходится" это делать. Я улавливаю, когда мы теряем его частоту колебаний. В этот день моим словом на "к" будет не "козлы", а "компрессия". Когда женщина выходит из церкви и при этом орёт, вопит и пытается что-то выразить, вы не постараетесь понять её. Я сшибла Нойманн. Простите, но тот микрофон был сраной яичницей. Мы попадаем в неприятности, когда подрезаем концы. Но Женщина в пути. Мы меняем ревербератор, чтобы сделать эффект "пластина" вместо "комната". Она шепчет: "Дай мне "пластину". И "пластина" сработала. Мы подняли полдецибела в некоторых местах, поскольку это история, и её нужно рассказать, как следует. Марк сказал: "Мне нравится "пластина", но не на всём треке". Есть моменты, когда я перемещаюсь в другую комнату, подальше от трека. И вдруг понимаешь, всё дело в том, чтобы поднять тот ревербератор под ревербератором "пластины". Это может всё изменить. Чтобы развить собственный стиль исполнения, нужно слушать музыкантов, играющих на других инструментах, а не только себе подобных. Я слушаю барабанщиков и изучаю, как применить их ритмы на своём рояле, слушаю трубачей для развития своих голосовых тесситур. Я не ограничивала свои возможности, тем самым развила собственный стиль. Когда артист говорит, что слушает лишь тот стиль музыки, в котором работает сам, ну, что за глупость, ты ограничиваешь собственный язык.
  Если тот, кто разбирается в музыке, хочет проанализировать мой альбом, я скажу: вперёд. Но когда альбом приватный, кажется странным – эти критики мне не знакомы. А когда играешь с тех пор, как начала говорить... знаете, я играла Моцарта, когда некоторые критики писали на себя в кроватках. Мне интересно, откуда берётся низость критики, поскольку очевидно не из-за моего пения – обычно из-за текстов, моей личности или моей энергетики, или же они считают меня показушной. Нет же, я пытаюсь объяснить, какой был запах, когда на меня испражнялись, а не писать: "и вот я здесь, дум-ди-ди-ди, на меня срут и ссут, дам-ди-ди-ди, пахнет невкусно, дам-ди-ди-ди, думаю, сейчас я заплачу" – понимаете? Мило, но нет романтики. А этот альбом многоуровневый. Но у некоторых людей иное впечатление. Что говорит о них больше, чем альбом. Я люблю ссать. Если кто-то ведёт себя, как подонок, я нассу ему на руки, ментально. Но моча стерильна, поэтому никому не навредишь. Возьми бутылку красного вина и склони голову, она мешает. Моя голова не мешалась, когда я ползала на коленях в поисках собственной женственности. Когда телефон молчал, именно это я и хотела сказать мужчинам – это было моим самым внутренним сердцем. И если "вы думаете, что я больна, я думаю, что вы больные". Свою духовность я развивала тем, как быть… действительно уродливой. Знаете, я могу быть уродливой, могу быть красивой. Могу сказать по-настоящему глупые вещи. И мы возвращаемся к приятию, а не осуждению - что мне трудно было сделать. Возникали ситуации, когда думала: "О Боже, неужели я это сказала?" Да, я именно так и сказала.
  Некоторые женщины воспринимают ранимость как слабость. Эту песню не часто приглашают на прогулку. С этим у неё всё в порядке. Она осведомлена о том, с чем я не имела дела: праведная ярость. Выраженная честно. Думаю, она навестила меня, чтобы я исследовала ту грань, которую заблокировала. Возникает стигма [Стигматы — религиозное понятие, раны, открывающиеся у святых и верующих наподобие ран Христа] от женского гнева. Вместо пустых слов "сейчас дам себе волю - ты меня просто достал", сразу превращаешься в бешеную. И когда страсти достигают полноты, стараюсь не забывать о сострадании, так я исследую "тёмные стороны" Женщины: ярость, власть, уничтожение, манипуляцию - те грани, которые ведут к женскому клейму "истеричка". Привожу их в состояние баланса – баланса уничтожения и творения. Хочу сказать: всё можно изменить. Я буквально была инструментом. Теперь хочу стать женщиной. Мне нужно вернуть мой внутренний огонь от богини вулкана Пеле. Удивительно, сколько людей сталкивалось с насилием и сколькие из них считают себя исцелёнными от него. Чтобы справиться с болью, которая сидит глубоко-глубоко, важно отправиться в путешествие")