"The Winged Painter is on uptown", I said,
Will you meet me to go?
Washington Square I'm racing there
To get you at Noon, over the Nocturne noon.
Isabella on the way there stops me.
I can't stay today.
I'm off in flight towards another light.
Rest. Youth.
Washington Square, I meet you there
And we go.
And he's on the run from
This walking Greeting Card and
Chloe's Kiss, The Wolf Pit, the Wine Harvest,
And Phileda's Lesson
We're not his possession
In Winter, Trampled Flowers, In winter, Lovers.
Circus, these Garlands, the Blue Pirouette,
The Marriage, the Mimosas, Black Sun Over Paris
These Garlands, The Little Swallow,
St. Paul from the window
The half open window.
Eve incurs God's displeasure,
Passion. Odysseus and Penelope.
Ulysses and Penelope,
the Festival, in Hell.
he's on the run from
This walking Greeting Card and
Chloe's Kiss, The Wolf Pit, the Wine Harvest,
And Phileda's Lesson
We're not your possession
In Winter, Lovers. In Winter, Flowers,
Trampled Flowers, Lovers, The Bay of Angels.
We lovers
Circus, these Garlands, the Blue Pirouette,
The Marriage, the Mimosas, Black Sun Over Paris
These Garlands, The Little Swallow,
St. Paul from the window
The half open window.
In Winter, the Winged Painter,
Washington Square,
Let's go see a Day in May from
The Winged Painter.
Garlands
Garlands – Гирлянды
(Фруктовый сад)
"Крылатый художник" на окраине города", сказала я.
"Встретишь меня? И пойдём"
Я мчусь по Вашингтон-Сквер,
Чтобы забрать тебя к "Полудню"
К полудню "Ноктюрна".
Изабелла по пути туда останавливает меня.
Я говорю: "Не могу сегодня остаться,
Я улетаю "Навстречу другому свету".
"Отдых". "Юность".
На Вашингтон-Сквер я встречаю тебя,
И мы идём.
А он спешит прочь от
Ходовой "Поздравительной открытки"
к "Поцелую Хлои",
"Волчьей Яме", "Урожаю вина"
и к "Уроку Филеты"
Мы не в его власти.
"Зимой", "Растоптанные цветы" зимой, "Влюблённые".
"Цирк", эти гирлянды, "Голубой Пируэт",
"Брак", "Мимозы", "Чёрное солнце над Парижем!,
Эти гирлянды, "Ласточка",
"Сен-Поль из окна",
Из "Полуоткрытого окна".
"Ева навлекает на себя немилость Господа",
"Страсть".
"Одиссей и Пенелопа".
"Улисс и Пенелопа", "Фестиваль" "в Аду".
А он спешит прочь от
Ходовой "Поздравительной открытки"
к "Поцелую Хлои",
"Волчьей Яме", "Урожаю вина"
и к "Уроку Филеты"
Мы не в твоей власти.
"Зимой", "Влюблённые".
"Зимой" "Цветы", "Растоптанные цветы"
"Влюблённые". "Залив ангелов".
Мы - "Влюблённые"
"Цирк", эти гирлянды, "Голубой Пируэт",
"Брак", "Мимозы", "Чёрное солнце над Парижем!,
Эти гирлянды, "Ласточка",
"Сен-Поль из окна",
Из "Полуоткрытого окна".
("Жизнь - это трёхмерная коллекция бесконечных картин. Меня тянет окунуться в разные ситуации и реальности. Я бываю у моря по нескольку недель, заходя в него или прогуливаясь вдоль его берегов. Девушки мчатся на Реактивных Лыжах. Кажется, песни знают, где найти меня. Сочиняя во время смены сезонов – осень, зима, весна, лето – чувствуешь, как это воздействует на материал. Если представить вкусы и ароматы, сопутствующие сменам, это будут приправы [seasoning – приправа, season – сезон, время года] – травы, растущие в саду, которые потом отправляются на кухню Дунка [шеф-повар Дункан Пикфорд (Duncan Pickford) ]; разжигание костров по осени, или просто весеннее набухание почек… всё вплетается в гобелен песни. "Площадь Вашингтон" или "Гирлянды" (всё ещё колеблюсь с названием: ясно, когда вы читаете, уже известно, какое, в конце концов, я выбрала) была написана, когда мы вмёрзли во льды – порой здесь, на западе Англии, бывает опасно вести машину по гололёду. Я начала песню осенью в Бостоне, готовя большое радио-шоу в октябре 2003, а потом не могла найти её основу, пока в нижней части Корнуолла нас не сковали льды. Я укуталась и решила прогуляться, закутавшись в постоянно доступную для этого большую фуфайку Мужа, чтобы, попутешествовав, прибрести обратно, но не к дому, а к амбару, вдыхая по пути запах костров и неся Бёзи собранный нектар. Здесь, у фортепиано, в луче света, меня ждала Изабелла, которая сказала: "Напиши меня в песне. Я хочу войти в это измерение". Я сказала: "Поговори со мной немного". И начала что-то наигрывать, стараясь уловить момент. Потом она сказала: "Тебе всё ещё больно". Я спросила: "Ты о чём?" Она ответила: "В тот день я была там". Я спросила: "В какой?" "Когда ты шла по Площади Вашингтон, я видела слёзы, ты их прятала, а я держала свечу, направляя тебя". Посмотрев на это чудесное световое видение, я тихо хихикнула. "Ну, Изабелла, тогда мы знаем, в какой песне ты обитаешь, не так ли?" Она подождала немного и потом утанцевала обратно в луч света, из которого пришла. А я в тот день закончила "Площадь Вашингтон" (или "Гирлянды"). Думаю, несмотря на то, что площадь Вашингтон занимает важное место в песне, она не обнимала песню так, как это сделали Гирлянды. Если подумать о "гирляндах" не просто как о коллекции цветов, а как о коллекции картин, идей, то в данном случае это коллекция литографий Шагала.
Слово гирлянды бракосочеталось с мелодией с самого начала, оно хотело быть употреблённым, но ускользало от меня много месяцев, главным образом потому, что я ассоциировала его с древним обычаем венков и цветов во время свадеб, похорон или таких древних празднеств, как Белтайн или Майский День [кельтский магический праздник весны, Белтайн – ирландское название, Майский День – англ. ]. Потом, в тот день, когда Изабелла зажгла искрой моё… полагаю, вы назовёте это моим шестым чувством – она увеличила его громкость – возникло забавное ощущение, что моё определение гирляндам и было причиной, почему не удавалось сплести этот гобелен воедино. Я присела на старую кушетку, по предположениям привезённую из России девятнадцатого века; в конечном счёте, её восстанавливали для меня три раза из-за пятен кофе и детских ручейков, но это моё место размышлений, а также моя дельфинная кушетка из-за двух медных дельфинов по краям. На ней шалфеевый материал, напоминающий о Нью-Мехико, чьё плато покрыто белым шалфеем прямо у гор Сангре де Кристо [Sangre de Cristo – (исп.) Кровь Христова]. Я смотрела на цвет стены, покрашенную так, чтобы возникали воспоминания о небесах Нью-Мехико: этот кремово-мандариновый цвет, или, как сказала бы Тэш, цвет ванильного пудинга с сацумом [сорт мандарина]. Что подвигло меня взять в руки книгу с рисунками. Именно на этой неделе я открыла коробку с книгами по искусству, которые собирала в путешествиях. Многие всё ещё лежали на полу в пластиковых упаковках. Одна привлекла мой взгляд, это была она. Книга литографий Шагала [Marc Chagall – Марк Шагал]. Этими гирляндами литографий – пучками цветовых взрывов – пользовались любовники истории, ведя хронику своих отношений. Наши любовники встретились на Площади Вашингтон и отправились на окраину города посетить выставку Шагала. В то время, как они входят в эти картины или выходят из них, мы получаем зрительное восприятие их любви друг к другу, узнаём о некоторых убеждениях, за которые они ведут упорную борьбу, и о тёмной силе в их отношениях, которая, по видимому, возникает между ними, будь то её отец или профессор школы искусств, похоже, желающий контролировать тропу, что выбрал её талант – немного одержимый, с точки зрения Изабеллы. Я решила обозначить текст песни в CD-буклете, выделив названия шагаловских картин курсивом, чтобы люди визуально обратились к литографиям, оказавшим, ко всему прочему, влияние и на музыкальную фразировку.
Нужно понимать тему каждого альбома и что именно ты планируешь нашёптывать людям на ухо. Позвоночник реагирует на музыку так, как не реагирует на визуальные эффекты. Звук может проникнуть внутрь самым первобытным образом. Мне нравится создавать звуковые курорты, в которые люди могут войти, не вставая со стула, затем вернуться в свою физическую структуру. Музыка - это зеркало, которое даёт слушателю возможность сказать: "Я могу побыть в тишине в этой фразе из двух тактов, поэтому могу побыть в тишине в своей жизни". Может показаться это не так уж много, но именно так расширяешь душу. Если бы у меня никогда больше не было физических отношений, я была бы полностью сексуально удовлетворена, играя музыку. Я говорю не только о физической реакции, а о каждой чакре, трансцендентности, когда полностью настроена на творчество. Это происходит не всё время, обычно на концертах. Есть что-то в том, чтобы не повторяться, быть живой, в опасности разоблачения. Концерт похож на то, как я зажигаю спичку, она гаснет, и мне нужно суметь стать лесом, который горит, и всё же выжить, чтобы никто не уходил, чувствуя себя обожжённым. И, кажется, все привержены тому, чтобы оставаться в этом огне, в страсти и деликатном перемещении между священным и тем, что мы считаем низменным. Когда достигаешь этого, возникает ощущение целостности. Разные кусочки полностью интегрируются в единое существо. Думаю, стоит спросить себя: позволишь ли превратить себя в объект или ты субъект? Только вы можете знать это. Некоторые женщины-музыканты подвергались влиянию масс за их сексуальность, и они начинали тонуть в этом. "Люди мастурбируют на твою фотографию. Ты хотела, чтобы они это сделали!? А она говорит: "Нет, я этого не хотела". Будьте честны с самими собой. Да, ты этого хотела. Я скажу прямо, мне абсолютно наплевать, когда люди мастурбируют на мою фотографию. Знаете почему? Потому что это не моё дело. А если я вдохновляю людей задуматься о том, какие у них отношения с самими собой, то, как автор песен, я сделала то, что хотела. Вот как художник, я полное дерьмо. Я никогда не могла ничего нарисовать или слепить. И всё же, забавно, я не завидую. Я просто не художник-визуалист. То есть я это делаю, но иначе, и нахожу замечательным, что кто-то умеет рисовать. Сама я рисую контурно. Тем не менее, часто обращаюсь к этой форме, потому что она не загоняет меня в ловушку. Но в музыкальном плане я могу втянуться в осуждения, типа: "Не надо было ему использовать этот аккорд". Ну, типа, куда его разместить? Словно в комнате находятся архитекторы. Слушая песню, я одновременно слышу и вижу всю музыку, которая воспроизводится. Я слышу строчку текста вкупе с мелодией. Порой я скучаю по этому опыту, потому что он и есть настоящая музыка. В то время как в изобразительном искусстве я могу сдаться, это иная среда, и мне это кажется нормальным. За вдохновением я обращаюсь к другим музыкантам, например, басистам или гитаристам. От пианистов я держусь подальше, чтобы не воровать, ведь существует только 12 нот")
Жизнь - это трёхмерная коллекция бесконечных картин. Меня тянет окунуться в разные ситуации и реальности. Я бываю у моря по нескольку недель, заходя в него или прогуливаясь вдоль его берегов. Девушки мчатся на Реактивных Лыжах. Кажется, песни знают, где найти меня. Сочиняя во время смены сезонов – осень, зима, весна, лето – чувствуешь, как это воздействует на материал. Если представить вкусы и ароматы, сопутствующие сменам, это будут приправы [
Посмотрев на это чудесное световое видение, я тихо хихикнула. "Ну, Изабелла, тогда мы знаем, в какой песне ты обитаешь, не так ли?" Она подождала немного и потом утанцевала обратно в луч света, из которого пришла. А я в тот день закончила "Площадь Вашингтон" (или "Гирлянды"). Думаю, несмотря на то, что площадь Вашингтон занимает важное место в песне, она не обнимала песню так, как это сделали Гирлянды. Если подумать о "гирляндах" не просто как о коллекции цветов, а как о коллекции картин, идей, то в данном случае это коллекция литографий Шагала. 
кремово-мандариновый цвет, или, как сказала бы Тэш, цвет ванильного пудинга с сацумом [
Звук может проникнуть внутрь самым первобытным образом. Мне нравится создавать звуковые курорты, в которые люди могут войти, не вставая со стула, затем вернуться в свою физическую структуру. Музыка - это зеркало, которое даёт слушателю возможность сказать: "Я могу побыть в тишине в этой фразе из двух тактов, поэтому могу побыть в тишине в своей жизни". Может показаться это не так уж много, но именно так расширяешь душу. Если бы у меня никогда больше не было физических отношений, я была бы полностью сексуально удовлетворена, играя музыку. Я говорю не только о физической реакции, а о каждой чакре, трансцендентности, когда полностью настроена на творчество. Это происходит не всё время, обычно на концертах. Есть что-то в том, чтобы не повторяться, быть живой, в опасности разоблачения. Концерт похож на то, как я зажигаю спичку, она гаснет, и мне нужно суметь стать лесом, который горит, и всё же выжить, чтобы никто не уходил, чувствуя себя обожжённым. И, кажется, все привержены тому, чтобы оставаться в этом огне, в страсти и деликатном перемещении между священным и тем, что мы считаем низменным. Когда достигаешь этого, возникает ощущение целостности. 
Разные кусочки полностью интегрируются в единое существо. Думаю, стоит спросить себя: позволишь ли превратить себя в объект или ты субъект? Только вы можете знать это. Некоторые женщины-музыканты подвергались влиянию масс за их сексуальность, и они начинали тонуть в этом. "Люди мастурбируют на твою фотографию. Ты хотела, чтобы они это сделали!? А она говорит: "Нет, я этого не хотела". Будьте честны с самими собой. Да, ты этого хотела. Я скажу прямо, мне абсолютно наплевать, когда люди мастурбируют на мою фотографию. Знаете почему? Потому что это не моё дело. А если я вдохновляю людей задуматься о том, какие у них отношения с самими собой, то, как автор песен, я сделала то, что хотела. Вот как художник, я полное дерьмо. Я никогда не могла ничего нарисовать или слепить. И всё же, забавно, я не завидую. Я просто не художник-визуалист. То есть я это делаю, но иначе, и нахожу замечательным, что кто-то умеет рисовать. Сама я рисую контурно. Тем не менее, часто обращаюсь к этой форме, потому что она не загоняет меня в ловушку. Но в музыкальном плане я могу втянуться в осуждения, типа: "Не надо было ему использовать этот аккорд". Ну, типа, куда его разместить? Словно в комнате находятся архитекторы. Слушая песню, я одновременно слышу и вижу всю музыку, которая воспроизводится. Я слышу строчку текста вкупе с мелодией. Порой я скучаю по этому опыту, потому что он и есть настоящая музыка. В то время как в изобразительном искусстве я могу сдаться, это иная среда, и мне это кажется нормальным. За вдохновением я обращаюсь к другим музыкантам, например, басистам или гитаристам. От пианистов я держусь подальше, чтобы не воровать, ведь существует только 12 нот")