Girl	Girl (Live)

Girl - 2 - Девочка 

Из полумрака она зовёт и в полумраке ищет путь.

И в полумраке она ПОЛЗЁТ, сжимая свою выцветшую фотографию.

Точное подобие меня ПОД большим пальцем её руки, да

С посланием моей душе:

"Она была девочкой всех подряд,

Может, однажды она станет своей".

 

А они стоят в дверных проёмах

И смеются, а скрипки заполняются водой.

Крики из КОЛОКОЛЬЧИКОВ не заставят их уйти прочь.

Мне не 17, но у меня порезы на коленях

Когда падаю - зима убирает ещё одно ВИШНЁВОЕ ДЕРЕВО.

Она была девочкой всех подряд,

Может, однажды она станет своей.

 

Девочка всех подряд может однажды станет своей

Стремительные потоки протискиваются - такие узкие ограничения!

Голубые мечты в компании летающих поросят мутнеют
А аптечные препараты невредимы в своих оболочках и ожиданиях

Едкий дым в наших сердцах душит подушкой моих малюток.

Может, это выход...

И однажды она станет принадлежать себе

 

И она едет в тумане,

А в моём сердце горят зaмки.

И когда меня заносит на поворотах, я держусь крепко.

И каждое утро езжу на работу, удивляясь зачем.

"Сиди на стуле и будь послушной"

И становись такой, как тебе скажут.

Белые халаты входят в её комнату, а я зову свою малышку,

Зову свою малышку, зову…

Она была девочкой всех подряд,

Может, однажды она станет своей.

 

{Убирает Вишнёвое дерево – здесь вероятна сноска к потере девственности, ибо cherry (вишня) на англ.имеет ещё одно значение - "целка"
Летающие поросята – в англ. означает что-то невозможное, несбыточное: when the pigs fly! - когда рак на горе свистнет!}

 

("Фортепиано и я – одно целое. Когда кладу руки на его клавиши, я успокаиваюсь. В 7 лет я прекрасно понимала, чем хочу заниматься – это был свершившийся факт. Я уже сочиняла, но больше музыку, чем слова. Перед сном мама читала мне Эдгара Аллана По [Edgar Allan Poe – писал жуткие новеллы], потом я читала “Дик и Джейн” [Dick & Jane - детская книжка] и про Спота [Spot - серия детских книг про собачку], а после школы разучивала Моцарта и Бартока. За письменным столом я только и делала, что писала музыку. Не сказать, что была толкова в этом, но креативна. Музыка переносит меня в другие измерения. Людям, которые не пишут песен, иногда бывает трудно это понять. У песен нет головы или ног, они не говорят: "Привет, я песня". Но они приходят как единое целое, как сознание. Иногда я чувствую, что должна заняться археологическими раскопками, чтобы понять, о чём они мне говорят или кто они такие. Слушая некоторые песни, написанные в юном возрасте, нахожу их интересными. Как к исполнителю, я всегда была к себе очень строга, не давала себе расслабиться. Мне комфортно в душных камерах. Просто во время моего воспитания было много подавления. Видите ли, преподаватели Пибоди застряли в старых знаниях о структуре и форме и в 1968 году не пытались расширить понимание этих параметров. Помню, как, идя по коридорам консерватории, слышала одну и ту же мелодию из десяти кабинетов. У кого-то техника была лучше, обычно у ребят с Азии, благодаря их невероятной дисциплине и точности. У ребят-евреев в той части Балтимора было чуть больше юмора в игре, это было слышно. Но все они играли одно и то же. Я не смогла бы сыграть то произведение лучше них. Просто как-нибудь иначе, всегда можно было узнать, в каком кабинете играет рыжая, но я никогда не побеждала на конкурсах, поскольку никому не были интересны мои интерпретации Клода Дебюсси [Claude Debussy – фр.композитор]. Мне всегда занижали баллы. Я много спорила с этими людьми, что эти парни подобно Джону Леннону расширяли музыкальные границы в своё время. Чтобы понять их музыку, нужно было понять их время. Что их окружало, особенно когда нет слов, лишь одна музыка. И я считала, никто не умел их правильно чувствовать. Но понимала, если всю оставшуюся жизнь буду играть музыку какого-нибудь мёртвого парня, возможно, меня никто не захочет слушать, поскольку мои видения как должен звучать мёртвый парень не совпадали с их мнением.

  В 13 лет я верила в фей и другие спиритические вещи, погружалась в собственный мир воображения и верила в невидимый мир, впрочем, как и сейчас. Но спустя какое-то время, почувствовала себя кретинкой. То есть когда куришь опиум, это нормально, но когда нет? Сидишь на уроке английского и разговариваешь с феями. Люди не хотели этого понимать, а в 13 не хочешь лицезреть снисходительные улыбки. Потому и блокировала свои способности. В 15 лет я думала, у меня опухоль мозга. Я стала разрушать свою творческую составляющую. Я была мертва, у меня были мёртвые глаза. И будучи ребёнком, позволила исчезнуть тому, во что верила, принимая то, во что мне говорили верить. Даже сочиняя свои песни в то время, я скрывала их, словно прячешь маленького щеночка у себя в комнате. Щенку было небезопасно выходить. Речь не только о родителях. Мои мнения и чувства, всё, что поддерживало меня - из меня выжали. Не нужно быть гением, чтобы это понять, - в Пибоди им в руки попал вундеркинд-неудачник в моём лице. У классического музыканта есть три варианта: соревноваться и выступать, преподавать или стать церковным органистом. Я не выбрала ни один из вышеперечисленных. Одно дело слушать Бартока и восхищаться им. Другое - посвящать 12 часов в день игре на фортепиано, чтобы стать лучшей в мире. По большей части консерваторские классики вырезали страсть из своей жизни. А я была подменышем [ребёнок, оставленный эльфами взамен похищенного, жизнь и взросление которого отличается от обычных людей], которому скрещивали ноги относительно мыслей о Джиме Моррисоне, и я не понимала почему.
  Для меня это было долгое путешествие. С 13 лет я рассылала записи со своими песнями, а в восемнадцать прекратила... Из-за комментариев, которые получала... "Возможно, у вас есть потенциал. Позвоните нам через несколько лет". Очень обнадёживающе! Вокруг было столько людей, которые говорили, что у меня нет таланта, что я иду не по той улице. И я прислушивалась к ним. В определённый момент жизни, после того как звукозаписывающие компании присылали мне отказы, я решила, что, возможно, они правы… И отказалась выставить себя снова на показ. Не позволяла раскрыться своим эмоциям. Я решила развивать ту личность, за которую могла спрятаться.

   И в результате в 20 лет у меня случился нервный срыв, я решила больше не притрагиваться к фортепиано. Я поняла, что с 7 лет я пыталась угодить всем, кроме себя. Я действительно хорошо проводила время без фортепианных уроков. Иногда уроки могут испортить вас. Зависит от того, кто твой учитель. Люди говорят, что многому можно обучиться самостоятельно. Особенно, если подбираешь на слух, как это умею я. Я включала кассеты, у моей мамы была коллекция альбомов, и подбирала на пианино всё, что могла достать. Мне кажется, моя жизнь пошла под откос, когда я перестала разговаривать с феями, упустила магию и поддалась желаниям других. Нет ничего ужаснее, чем видеть ребёнка, который на семейном празднике пытается угодить тётушке Луизе [Louise]. Ужасно, когда делаешь что-то без желания. В тот период я была на автопилоте. Моё самоуважение зависело от успешного исхода дела. Вообще, я не осознавала себя девочкой, потому что девочкой я была до 4-х лет, а потом стала музыкантом, который нуждается во внимании. Это самая жестокая штука у музыкантов, наверно, поэтому мы такие чувствительные. Начинаем слушать мнения других. Чем дальше, тем больше вероятность вопроса: "А, может, они правы?" И как долго будешь этим заниматься – семь лет, десять? Начинаешь терять веру в то, что делаешь.

   Я стала циничной, хотела быть популярной и всеми любимой. Было похоже на игру в прятки. Пару месяцев назад я что-то переслушивала из того периода, когда мне было 13-17, и кое-какой материал оказался очень интересным. Честно говоря, те вещи были прогрессивнее моих нынешних. Тогда не подмешивалось много второстепенного. С удовольствием сыграла бы что-нибудь из тех песен. Очень интересные отличия, никаких традиционных припевов, которые сегодня можно услышать в моих работах. Тогда это было исключительно самовыражением. Ничего из разряда: "А что они подумают?" В тех песнях неплохие идеи – не столько в словах, но, в конце концов, в 15 у меня было достаточно разнообразных идей. Когда в жизни что-то происходит, мыслишь иначе, но музыка была хорошей. А в 19 на меня посыпалось столько отказов уважать свою музыку, что сама начала сомневаться в ней. Думала, возможно, люди правы, надо искать группу, играть танцевальную музыку, в тот момент нас интересовал Хэви Метал и прочее. Вначале я пыталась открыть новое и, возможно, чему-то научиться, но потом позволила себе заразиться вирусом вечного вопроса: "Что вы об этом думаете?" Когда в детском возрасте был постоянный успех, потом удивляешься, почему сегодня тебе не хлопают? Начинаешь зависеть от шума аплодисментов и теряешь уверенность в себе, удивляясь, что же сделано не так. И потом убеждаешь себя, что люди правы.

   Конечно, во многом "Девочка" обращена к тем годам, когда готовился к выпуску "Y Kant Tori Read". К сожалению, он звучал совсем не так, иначе, возможно, не провалился бы. Там есть пара моментов. Но прямо перед записью группа распалась из-за споров в звучании. Продюсер хотел одного, мы другого. Начались ссоры, и группы уже нет. Пришлось позвать сессионных музыкантов, но песни потеряли свою индивидуальность. Уверена, запись не была уж такой плохой, мы были прогрессивны, хоть играли не металл. Но я так старалась быть девочкой всех подряд, что не могла прислушаться к себе. Чужое мнение мне было очень важно. Я противостояла ограниченному мышлению относительно акустического фортепиано, особенно в женском исполнении, и что оно собой представляет. Но сильной нужно быть по-настоящему, а не просто притворяться. Звукозаписывающая индустрия не видела в этом альтернативный образ. Помню, как мне говорили: "Мы уже работаем с Натали Мерчант [Natalie Merchant - американская певица, автор песен, композитор, пианистка и клавишница]. У нас уже есть такой музыкант". Это происходило в 1991 году. Они считали, акустическим фортепиано не захватишь дух. В этом и проблема музыкальной индустрии, они практически не вкладывают деньги в развитие талантов. Они не говорят, что у него или неё есть потенциал, который мы можем развить. Знаете, если бы я не занималась тем, что делаю сейчас, я бы с радостью оказалась по другую сторону, занималась бы развитием артистов. Я бы выходила к людям, чтобы узнать, кому могу помочь, как поступали с такими артистами, как Джуди Гарланд [Judy Garland - актриса]. В сороковые годы продюсеры больше заботились об актёрах, актрисах и сценаристах. Они приходили туда, где те тусовались, в клубы и театры, а затем привозили их в Голливуд. Не сказать, что это было идеально, некоторые из этих талантов в ходе работы убили себя или спрыгнули со знака "Голливуд". Я хочу сказать, лучше поддержать, а не пичкать эти молодые таланты наркотой, пусть они дарят нам свои шедевры ещё десять лет. Существует столько талантов, которые выступают только в клубах или своих гостиных, и люди индустрии должны заботиться о них. Им не следует ждать, пока у кого-нибудь возникнет мысль найти продюсера, который знает, как записать альбом или перенести музыку с одного носителя - с пианино или гитары в гостиной или клубе, - на другой: кассету или запись. Не нужно быть гением, чтобы понимать, музыканты - основа всей индустрии; без них её не было бы вообще.

   Во времена YKTR я проституировала собой, и занималась всем этим не ради музыки, а для того, чтобы доказать что-то тем парням, которые меня отвергали во всех смыслах. Очень просто играть роль грубой цыпочки, но очень скучно, а, кроме того, ещё и грустно, так как это показывает большую неуверенность в себе. А когда не уверена, не можешь быть сильной. Как автор-писатель в то время я не знала, чего хотела донести людям, потому что делала это из желания показаться значительной. Я мало путешествовала, но мне хотелось думать, что я повидала мир. Сначала я писала о том, что знала, но забавно, что знала я не так уж много. Немного опасно делать всё сразу. Повезло, когда определяешь свою нишу. Но важно как ты просыпаешься наедине с собой. Я позволила себе поверить, что могу сыграть всё, поскольку играла с детства. Но это не значит, что я делала это хорошо, что это шло из желудка. Прежде всего, нужно чувствовать желудком. После того, как YKTR разнесли, я приняла решение больше не замораживаться. В Лос-Анджелесе я зашла в ресторан, мои волосы были налачены настолько (показывает размеры волос Мардж Симпсон [Marge Simpson - героиня мультсериала "Симпсоны" (The Simpsons), с огромной прпичёской]), на ногах змеиные лосины из пластика – это был мой способ свести счёты с ужасными, нетерпимыми христианками, у которых за 20 лет не было ни капли между ног [т.е. не намокало между ног от возбуждения]. В ресторане люди посмеялись надо мной, потому что в "Биллборде" меня назвали дурочкой. Тогда я перестала сочинять музыку. Я ведь занималась всем этим, чтобы получить признание, чтобы папа сказал: "Хорошо, ты не стала концертирующей пианисткой, но чего-то добилась в жизни". Но всё пошло не так, я стала шуткой. Но когда ты шутка в 24 года, а с 5 лет тебя считала вундеркиндом, становится очень тяжело. Это унизительно, деградация, моё самоуважение стало размером с муравьиную какашку. В тот момент, выходя из ресторана, я сказала себе: "Вернусь к фортепиано, и не важно, если никто не услышит мои песни, потому что это моя личная форма самовыражения". Электронные инструменты не привлекали меня, потому что у них нет души, как у фортепиано. Я не говорю, что электронные инструменты - это плохо. Например, электронная аранжировка для "Девочки" - моя. А Эрик создал звуки на "Курцвайле" [Kurzweil] и всё запрограммировал, так как я этого не умею. Но, поверьте, можно поселить людей на луну, но нельзя воссоздать фортепиано! Не оркестрованные песни я играла на синтезаторных струнных. Вроде играю на клавишном, и при этом не изменяю себе. Большая часть песен играется импровизированно.

   Сейчас мне весело. Я знаю, каково это, когда никто не хочет слушать твою музыку. Это отстой. Поэтому, когда люди тебя слушают - это захватывающе. Думаю, на Востоке, когда успех приходит к некоторым людям, они этого даже не понимают. Потому что не ползали на коленях. А я ползала слишком долго. И ценю это больше, чем те, кто, ну, не знаю, просто сели в автобус, приехали в большой город и заключили контракт на альбом. Они просто много жалуются, потому что не работали в барах пятнадцать лет, где на пианино проливали пиво. Тогда на всё смотришь иначе, чем (хныча): "Ой, мне придётся сесть в лимузин и поехать на выступление". Когда такое слышишь, хочется сказать им: "Да, заткнись уже". Наступает понимание и согласие с собой. В любом случае понадобятся собственные палитра, краски, холст. “Я не буду рассказывать историю, которая возымеет успех”. Мне не нужен такой успех. То, чего я хотела достичь, не имело ничего общего с успехом, успешными были фолк-певицы. Для них существовал стиль. А желание оседлать фортепиано и оживить его песнями, сочинёнными на нём, ушло во времена Кэрол Кинг [Carole King - пианистка]. Потому что это не Р’н’Б, и Кейт Буш [Kate Bush] в то время писала более электронную музыку. Большинство Р’н’Б-исполнителей не обладают силой. Они не заставят твою душу трепетать. Это всего лишь риторика. Суррогатный сахар. Они только могут демонстрировать свои платья на параде, украшения и вещи от Версаче. Я мало уделяю им внимания. Мне все равно, как это продаётся. Макдональдс тоже хорошо продаётся. И я поняла, меня ждёт большая битва. У меня не было маршрутной карты, как добиться успеха в музыкальной индустрии. Одни женщины вели бой выразительными словами, другие делились каждой развратной мыслью, возникавшей у них. Меня же привлекали оба подхода. Не откроешь творческий канал, если пытаешься делать что-то ради других, а не ради себя. Здесь правильным словом будет не "давление", а "тревога". Когда боишься – боишься себя, боишься быть отвергнутой – не сможешь выразиться в своём деле. Тот ужасный альбом, который я создала, открыл мне глаза, что в музыкальном бизнесе столько людей, которые или только отвергают тебя, или только льстят тебе, что лично меня привело в замешательство. Я столкнулась с обеими крайностями, и они обе приносят вред. Они мешают искать себя и создавать вещи, которые идут отсюда (кладёт руку на сердце). Сегодня я очень чётко понимаю. Музыкальная индустрия думает то, что она думает; а то, что думаю я – это то, что думаю я. Если нам повезёт, мы будем думать одинаково, но важнее, что я сама думаю. Потребовалось много времени, чтобы это осознать. Когда много лет с тобой нянчились как с, так называемым, вундеркиндом, иной раз зависишь от "Ты действительно делаешь это хорошо!" И не обязательно от родителей, они всего лишь маленькая часть системы, а ещё от друзей, учителей и продюсеров. В Пибоди просто не знали, как учить такого одарённого ребёнка, как я. Они старались сломать детский слух так, чтобы научить читать ["слышать" ноты с листа] – а чтобы стать классическим пианистом, приходится читать - и то, как они это делали, заставило меня возненавидеть их стремления… Я никогда не считала себя отличной пианисткой. Просто я творческий музыкант, работа с голосом и всё такое. Формальное обучение не научило бы меня быть композитором, мне пришлось учиться самой. Я играю отсюда (указывает на живот). Но никогда не барабанила по клавишам, как убийца. Ну, знаете, приходишь и видишь, как убийцы играют Шопена, тра-та-та, и говоришь: "Впечатляет". В какой-то мере это действительно впечатляет. Но иначе. Некоторые из них играют от живота и обладают техникой. Но не многие. В школе я всегда говорила: "Откуда вы знаете, что Дебюсси имел в виду именно это? Потому что я определенно не думаю, что Иисус имел в виду вот это, когда говорил так-то и так". Когда люди говорят только об одной интерпретации произведения, я обычно отвечаю, что не понимаю этого, поскольку возникает тот интуитивный момент уважения инструмента и песни. Музыка обладает своей точкой зрения. Но, всё же, коль скоро я отличаюсь от вас, у меня есть полное право играть  "Свет луны" ["Claire de lune" одно из произведений Дебюсси] так, как захочу, и у вас тоже есть такое право. С чего вам играть это так же, как я? Может, вы исходите из других основ, с другим подходом, с другой перспективой. И ни минуты не сомневаюсь, что Дебюсси хотелось бы увидеть вашу перспективу! Я верю в это. Хотела бы услышать чужие интерпретации своих мелодий. Несомненно, классическое влияние пропитало мой мозг. Но в консерватории людей не побуждают думать самостоятельно. Этого там не хватает. Не только в музыкальном плане – но и как мыслить самому. Единственное, что мне позволяли играть, когда я была маленькой - "Оклахому", и это шокирует. В основном я учила религиозную музыку, но саундтрек к фильму тоже попал в лист. И только вчера вечером, пересматривая этот мюзикл со своей британской подругой, я осознала... в песне отсылку к сервисному обслуживанию, к феминисткам. Так откровенно. В поэтической форме, но так очевидно, что ни коим образом героиня не будет пресмыкаться перед мужчиной, ломать себя и служить ему. Знаете, эти классики - как заноза в заднице. А точнее, метла. Они не умеют заработать на жизнь, им приходится учить, они говорят всем, как правильно петь, и потом никто не может заработать этим себе на жизнь. У них словно воспалённый геморрой... Если что-то идёт не так, они злятся. Будем честными. Они банальны и не воспринимают иное! И пытаются обесценить остальных. Дайте детям инструменты, пусть они сами построят свои дома, не указывайте им, каким должен быть дом. Но это сложно, посмотрим правде в глаза: если вы не поощряете ребенка развивать свои таланты, он становится как необработанный алмаз. Но родителям стоит спросить себя, они делают это ради себя или ради ребёнка. Мои родители хотели, чтобы я стала концертирующей пианисткой. А я хотела стать композитором. Мои представления о том, как я хочу использовать свои таланты, отличались от родительских. Важно, чтобы ребёнок осознавал, на какие жертвы ему придётся пойти. Я сделала осознанный выбор, который важно уточнить у ребёнка. Если ребёнок поднимет белый флаг, было бы неплохо отвести его на концерт, чтобы он увидел, что его ждёт.

   Я была разочарована, и в 7 лет всё стало ясно: у нас с консерваторией были разные планы. Забавно, но сильное влияние на меня оказали те авторы, с которыми я познакомилась в школе. Моё музыкальное прозрение началось с "Сержанта Пеппера" группы "Битлз" [точное название альбома "Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера" - Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band] и группы "Лед Зеппелин" [Led Zeppelin - Свинцовый дирижабль]. Услышав эти альбомы, я поняла, что никогда не буду классической пианисткой. С того самого момента я поняла, что всё кончено. Я вдруг осознала, почему не справляюсь в консерватории с классикой, потому что Джимми Пэйдж [Jimmy Page - лидер-гитарист "Лед Зеппелин"] стал мостом от акустической музыки к электронной. Он показал мне, что можно делать. Мне всегда казалось, они подключились к той страсти, которую понимала Мария Магдалина, единственная в Библии воплощавшая её. Это мифология, будь то музыкальная или богословская - всё одно. И я последовала за той энергией, к которой всегда стремилась музыкально. "Зеппелины" словно познали энергию богини. Потом была Джони Митчелл и её альбом "Синий" [Joni Mitchell "Blue"]. Затем, по мере развития, возникли "Секс Пистолз" [Sex Pistols - Секс-пистолеты]. Услышав их, я уронила чашку, честно говоря, я чуть не описалась со словами: "Чёрт, папа не позволяет мне такое слушать". Я почувствовала себя совершенно неадекватно. "Где я была раньше?" То есть, в пять я играла "Зеппелин" и "Битлз", но по-настоящему они ожили для меня в 9-10 лет, когда у меня начались первые месячные, что было прекрасно, - я была готова для Роберта. Позже в туалете какого-то пафосного заведения, где выступала, я услышала "Болеро" Джеффа Бека [Jeff Beck - британский гитарист-виртуоз, композитор, семикратный обладатель премии "Грэмми". На его сингле "Bolero" играте также Джимми Пэйдж] и подумала: "Это же как бордо и бургундское!" В общем, я принесла своему учителю послушать эту музыку со словами: "Вот! То, что надо! Здесь что-то происходит, нам стоит изучить этих ребят". А они послушали и сказали: "Совсем нет, унеси их отсюда. Садись обратно на стул и приступай к Моцарту!" А я затараторила: "Нет, нет, нет. Вот Моцарт, если бы он жил сейчас. Это то же самое, только в другой форме". А мне ответили: "Нет, не то же самое". С того дня между нами началась война. Теперь моими врагами были бабушка и люди из Консерватории. Именно "Битлз" заставили меня отказаться от первоначальной идеи стать концертной пианисткой. Джон Леннон оказал на меня огромное влияние. Его баланс юмора и сострадания. Да, его путь был странный. И он всё же был хулиганом, которого я любила. У композиторов должна быть жизненная сила. Всегда были польки и прочее, что люди пели во все времена. "Развлекательная" сторона вещей существовала всегда. Люди могут чего-то не принимать, пока не оглянутся на десять лет назад, после чего говоришь: "Боже мой". Я нашла своё место под солнцем.

   Признаюсь, назад, в детство, я не стала бы возвращаться, зато теперь по-настоящему зависаю со своим внутренним ребёнком. Он не исчезает только потому, что мы взрослеем. Та маленькая девочка играет на фортепиано. Ей помогли, и теперь она умеет делать это сама, научив этому остальных. Однажды, на концерте в Балтиморе ко мне подошёл декан Пибоди со словами: "Мне очень жаль". Но ещё сказал, что если бы я не ушла, у меня не возникло бы того чувства экспериментирования, которым обладаю сейчас")