Элементы: ВОДА, ОСЕНЬ

    "Алхимия возникает, когда слушатели видят в песнях самих себя, а не автора. Да, сквозь песни тянется нить моей жизни, но очень тонкая. Песни не дают мне этого забыть: "Мы существуем, живём и дышим. Тебе удалось встретить нас, благодаря тому, что случилось в твоей жизни". Они дают мне понять: "Тори, мы повествуем не только о тебе". И пристыжено я отвечаю: "О, спасибо тебе, песня, кем бы ты ни была". Поскольку они непросты и не столь буквальны, люди могут свободно перемещаться в их пространстве. Думаю, для людей песни могут стать маленькими мифами. Все мифы символичны и всегда что-то значат"

  "Я всегда говорила, песни существуют независимо от меня, я просто сталкиваюсь с ними в зависимости от произошедшего. И, сочиняя, использую тот язык, который резонирует со мной в данный момент. Думаю, определённые события открывают окна в другие миры и чувства. Иногда это волнующие и радостные события, а иногда нет. Некоторые события действительно закалят ваш характер и раскроют такие глубины гнева, о которых даже не подозреваешь. Именно тогда возникают новые авторские текстуры, которые, возможно, не могли возникнуть, когда просто катаешься в своем грузовичке и ешь рожок с мороженым.
  По окончанию тура Пеле я забеременела. Это было незапланированно. Беременность оказалась сюрпризом для меня и мужчины, с которым я встречалась. Нельзя сказать, что мы только познакомились, но мы до этого долго не виделись. Беременность нас очень сблизила. Мы были на седьмом небе, я давно подумывала взять перерыв и на некоторое время стать матерью. Отложить дела и не кидаться сочинять новый альбом. Был канун Рождества 96-го. У меня шёл 3-й месяц. Я жила с этим чувством и устанавливала контакт с приходящей душой. Это была девочка. Я выступила на рождественском шоу радио КейРОК [KROQ], а потом уехала в тропики к аистам заниматься музыкальными экспериментами. Там было очень тепло. Но за два дня до Рождества начались схватки и кровотечения, - я поняла: что-то не так. И неожиданно у меня случился выкидыш…
  Вам знакомо, когда внутри возникает пустота, гормоны дают сбой и происходит всякое? Сначала чувствуешь себя целой экосистемой, а потом полностью опустошена. В то утро, когда я потеряла ребёнка, всё происходило словно в замедленной съёмке, и я ничего не могла контролировать. Когда начались боли, и потекла кровь, я лежала на пляже. И так запаниковала, что даже не позволила своему парню везти меня в больницу. Я должна была вести сама. Хотела, чтобы моё тело сохранило эту жизнь, не смотря на то, что ситуация диктует "Всё кончено". Мне казалось, я ехала около часа. Лезла из кожи вон и всё время думала: "Как спасти её?" "Может, мне вставить пробку, тогда эта меленькая жизнь останется?" Потом сидишь с мыслями "может, всё будет хорошо?", но оказываешься одной из тех, у кого ничего не хорошо. Доехав до больницы, войдя в фойе, медсестра переполошилась и начала кричать: "Давайте, я помогу. Ваша музыка так помогла мне, я хочу помочь вам". Меня положили под сканер, я хватала её за руку: "Можно мне взглянуть?" А через несколько секунд я услышала, как она плачет. И потом…. всё, как обычно в таких случаях. Она подошла и сказала: "Мне очень жаль. Вы потеряли ребёнка".
  Я смогла забеременеть, но не смогла выносить жизнь. Чувствуешь себя Звездой Смерти. Внутри начинается психологическая битва. При выкидыше нет гроба для захоронения, конкретной символики, нет никакого похоронного ритуала. Есть только ты и твой партнёр. Никто не знает, как поступить, когда умер ещё нерождённый ребёнок. Никто не хочет, чтобы такое случилось с ними, поэтому эта тема табу, словно у тебя чума. В тот миг пытаешься понять: куда уходят эти души? Я сделала всё, что могла. Я попыталась стать матерью, но порой просто наступает твоя очередь - ты беспомощна, и всё, что остаётся - простить себя. Я пыталась понять, какие долги оплачиваю таким образом. Мы очень привязались к духу этой девочки и когда потеряли её, когда она отошла в иной мир - нам было очень тяжело. Мы были в шоке… Твои гормоны и твоё сердце разбиты, всё разбито. Чувствуешь внутри смерть, но сама жива. Словно находишься между мирами. В каком-то смысле я оказалась среди живых мертвецов. Поскольку моя девочка была для меня настолько живой, и мой контакт с ней всегда был умозрительным, почти неосязаемым. И в то же время настоящим. Попадаешь в зону отчуждения. Находишься в состоянии изгоя. Испытываешь множество чувств. Проходишь всевозможные стадии, постоянно спрашиваешь: почему? Мне так хотелось общения с ней. Злишься на дух, который не захотел остаться: "Иди и выбирай себе такую-то Сьюзен! Надеюсь, тебе медведь наступит на ухо!" Мне казалось, она решила не делать меня своей мамой. Я не думала о её нуждах. Задаёшься противоречивыми вопросами: что справедливо? куда отправиться на поиски потерянной души? Вместе с эмоциональной утратой рушится всё на разных уровнях.
  Я осталась в тропиках ещё на 9 месяцев - лечиться. Но таблетки не избавляли от боли. После выкидыша, я только и могла, что ходить из спальни на кухню и в туалет, а выбраться наружу было вообще большое достижение. Приходилось смириться со многими вещами... Чтобы устранить боль можешь построить вокруг себя стену, но наступает момент, когда понимаешь: "Тори, так больше не может продолжаться". Единственное, что могло помочь: вползти в боль вместе с музыкой… Знаете, как говорят: не мытьём, так катаньем. Для меня это было очень тёмное время. Особо никому не советую поступить так, но я решила не прятаться от ран, а погрузиться в них. Исцеление возможно, когда превращаешь свои раны в мудрость. Но ты в тёмной ночи своей души и не видишь свет в конце тоннеля. Музыка всегда возникает в самый тёмный час моей жизни и всегда столько даёт мне. Словно где-то находится бесконечный источник, за пределами моего естества, может в другой солнечной системе. Песни навещают меня с детства. Мне просто нужно обработать их, словно высечь из мрамора. Может появиться лишь часть мелодии, лишь одна фраза, и я могу просидеть два года, так никуда и не развив её - песенные выкидыши со мной тоже случались. Но я чувствую бесконечный творческий источник, артезианский колодец, фонтан - как божественный дар, с которым человек находится в сотворчестве. И чем больше открываешься ему, тем больше он отдаёт. У меня прекрасные отношения с Музой, обычно она приводит с собой других девушек, которые вытаскивают меня из болота. Когда возникла пустота снаружи и внутри, когда меня терзали разные чувства: ярость, горе, недоумение - стала идти музыка. Именно тогда песни понеслись толпами. Они мчались сквозь галактики. Оглядываясь назад, понимаю, со мной так всю жизнь. Когда случается беда, песни мчатся в поисках меня, даже если занимаются чем-то противозаконным для Джаббы Хатта [Jabba the Hut - злобный персонаж "Звёздных войн", похожий на жабу]. Чувствую их, словно сон наяву, но я бодрствую. Чувствуешь их присутствие, словно они призраки.
  Находясь в глубочайшей депрессии, помню, как проводила всё время у воды [во время родов отходят воды, тот уровень, до которого Тори не удалось дойти]. Мне нравится бывать рядом с водой. Для меня это настоящая страсть. Я огненный знак, поэтому жажду воды. И тут у меня возник первобытный зов к ней. Там был маленькая пристань, как в "Гекльберри Финне" ["The Adventures of Huckleberry Finn"]. Пытаясь оправиться от утраты, я изучала воду часами. Вам знакомо, когда плачешь и плачешь, а потом затихаешь, потому что больше не можешь плакать. Тогда я услышала древний, первобытный ритм. Я смотрела на реку и наблюдала за ритмом потока. Рядом со мной часто сидела Печаль и держала за руку. Мне нравится гонять на моей маленькой моторной лодке по воде, она 4,5 метра в длину. Я училась ловить волны и держаться на них. Мне нравится спускаться на воду, когда мимо проплывают огромные корабли и окатывают меня водой. Поэтому я садилась в лодку и часами пропадала на воде. Просто сидела и смотрела на неё. Как такое невероятно многослойное явление, как море, может развернуться на 180 градусов, из спокойной глади превратиться в набегающую волну. Какой у неё грозный переменчивый характер. И я ощутила внутренний ритм моря: порой неспокойный и бурный, а порой – гладкий, как стекло. Однажды я выплыла в большой океан, там было очень тихо и страшно, потому что совсем не видно земли, как на реке. И тогда я подумала: "Насколько огромен этот живой дышащий организм". В голове возникли воспоминания об "Острове Гиллигана" [Gilligan's Island – комедийный сериал 1960-х о потерпевших кораблекрушение], я словно пела песнь о побеге, и не знала, вернулась бы назад. Тем не менее, я поняла, мне необходимо найти силу морского ритма в своём существе. Это стало стремлением моей жизни и моей музыки. С помощью этого я восстановила свою электросхему, когда она перегорела после выкидыша.
  Стали подплывать песни. В эти жуткие времена они полезли из всех щелей с сообщением: "Найди ритм женщины в глубине". Альбом имеет прямое отношение к поискам первобытной женщины глубоко во мне. В то время я чувствовала, что потерпела неудачу. Я не преуспела в самых обычных вещах, которые присущи женщине. Мне было трудно обрести свою женскую смелость. После того как пытаешься выносить жизнь, уже не можешь оставаться прежним человеком. Сталкиваясь с силой Матери-Природы, возникает удивительное смирение. Думаю, это очень похоже на женщин. Люди говорили: "Материнство изменит тебя", но что касается меня - нематеринство изменило меня. В то время я едва ощущала контакт с собственной женственностью. Поскольку невозможно вернуться к чувству как-это-было-до-выкидыша. У меня не получалось. Что-то в макияже, в том, что собирало меня в целое – настолько безумно, насколько это порой бывает – давало понять, что в моей жизни пропало некое присутствие, а я так жаждала этих отношений. Но, уйдя, это существо оставило мне дар – чувство любви. Я до сих пор чувствую её присутствие и любовь. Мамой стать не получилось, а связь с той силой, тем существом, сохранилась. Парадокс - ощущаешь потерю и в то же время обогащаешься новым взглядом на жизнь. Я пыталась найти способы удержать её. Занимаясь поисками, двигаясь вместе с неупокоенными, я натолкнулась на новые песни. Они так красиво держали меня за руки: "Ты не сотворила как мать, но ты же слышишь нас. Мы понимаем силу жизни". Позже я поняла, есть женщины, которые умеют рожать, а есть другие, которые умеют бороться, интересно рассказывать истории или писать песни. У меня творческая матка, которая рождает песни. Не смотря на то, что мне не удалось воплотить детей физически, я воплотила их в песенной форме. Смерть стала проявлением жизни. Я чувствовала, будто окружена женщинами и детьми, которые каким-то образом знали, с чем мне пришлось столкнуться. Все приходящие песни были матерями, которые жили раньше и пережили потери. Или детьми, которых разлучили с их мамами и нашедшими иную плоскость. Их сопровождали песни. Я ощущала песни в тенях этих детей. Но меня поразило, как в процессе они расцветали. Словно у них оказалось три новых мамы. Эти призраки разделили моё горе.
  Когда мне плохо, я убегаю в музыку. Если бы я не сочиняла, не знаю, была бы психически вменяема - хотя некоторые считают, мне уже ничто не поможет. Изучив море, я начала обращаться к первобытному и примитивному, можно сказать, древнему – внутреннему ритму женщины, не зависимо от того, была ли она девственницей или чувственной, или любовницей многих мужчин. Без осуждения. Я ощутила, у всех нас есть доступ к секретам земли, от этих убеждений стала возникать музыка. Держась за руки с Печалью, я стала танцевать, и в моей голове возникали ритмы. Танцуя с ней, я успокаивалась и немного веселилась. Дух повёл меня на новый уровень любви. Я узнала, что Печали знакомы слёзы. Они не часто текут из её глаз, но она их понимает. Хотя ей больше нравилось сидеть со мной на пирсе и полоскать ноги в воде, наблюдать за медузами и радоваться красоте. Я увидела в Печали глубину, осознала все её грани. Она многомерна - ей нравятся вечеринки. Она шутит как никто. И я стала иначе осознавать ритм. Ритм жизни, воды и планеты. Он - изначальный факт. Впервые я осознала, насколько большая наша планета. Гигантский живой организм, который испытал ужасные и прекрасные вещи: рождение и смерть, беспорядки и умиротворение... Земля - более ускоренная версия нас, людей. Она с такой скоростью переживает постоянные процессы смерти и жизни. Я стала наблюдать, как она с этим справляется, и пыталась почувствовать все ритмы, которые она производит. Важно поравняться с чем-то большим, чем ты, и научиться у него, если в этом есть смысл. Я почувствовала себя маленькой частичкой большого целого. И осознала дань уважения жизненной силе, которую я раньше воспринимала иначе. Ритм побудил меня написать новый альбом о том, как оставаться живой и чувствовать любые эмоции, какими бы они ни были. Они о моей точке зрения на жизнь, и о том, как жизнь меняется после потери. Песни помогли мне понять собственные чувства. Думаю, выкидыш заронил семя этого альбома. Но никогда до этого я так не ценила жизнь. Этот альбом не с позиции жертвы. Он грустный, но страстный, в нём страсть к жизни, к жизненной силе. И уважение к чуду жизни.
  На этом альбоме больше смысла, чем в предыдущем, поверьте мне, потому что это не просто внутреннее путешествие. Здесь нужно читать слова. Это поэзия. Не "а вот и мой зудящий зад". ПДП были весёлой поездкой по преисподней. Но на этот раз лифта не оказалось. Я вижу, как эти песни возникли из некоей... вульвы. Вселенской творческой матки. Я называю их "девушками", потому что они действительно существовали, отчасти как душа того создания, которое жило без меня, потом поселилось во мне и ушло, не сумев пустить корни по каким-то причинам. На прошлом альбоме песни были связаны между собой. Здесь же они независимы. Я считаю, независимость – это очень сексуально. Все песни самостоятельны в своей структуре. Как в "Пете и волке" [симфоническая сказка для детей, написанная Прокофьевым на собственный текст]. Персонажи песен очень разные, и звук отражает это. Я их увидела в образе вокального ансамбля. Каждая песня самодостаточна. Сочиняя альбом, я сплелась с первобытным ритмом. И у каждой песни он свой, но они тусят вместе и подкалывают друг друга. Эта группа, этот хор, не имеет возрастных ограничений, и не имеет значения, откуда они родом. Потом я увидела их в отеле, наверно, потому что сама полжизни живу в них. Кого-то возле бассейна с бокалом "маргариты", кто-то воплощает собственные фантазии по телефону внизу на ресепшене, попросив жестом другую помолчать - у неё телефонный фетиш, и, возможно, в её комнате сидит некая леди и вяжет. У кого-то встреча со странным типом в номере 13, а другие в номере 17 меряют туфельки друг друга. Кто-то из них – альты и любит кожаные вещи. А кто-то - сопрано и едят только мясо. Одни не любят мужчин, а другие просто их обожают. Одним не интересно ничего, кроме чтения, а другие прогуливаться с тренером и витаминами "Геритол" [Geritol] в сумочке. Песни стали очень похожи на живых существ. Но, казалось, тот отель, где живёт этот хор, не имеет дверей. Внутри обложки диска находится карта таинственного мистического мира. Песенный ландшафт. Это их территория, их иносказательный отель. Они им управляют. Но я не совсем понимала, в чём моя роль. Может, мне разрешают тусить с ними в хоре и петь вместе, или я должна документировать их деятельность: они пытались показать то, что мне нужно высказать. Каждая из девушек - часть меня. Порой они разрешают мне быть их руководителем. А порой кажется, сегодня они даже не думают приглашать меня к себе в отель, как бы говоря: "До встречи, Тори". Доступ закрыт. Нельзя пойти к ним и сказать: "Привет, хочу к вам в гости". Обычно они приходят. Поэтому я назвала альбом ИОХ: поскольку чувствовала, словно веду репортаж оттуда.

   Хористка - это совсем иная любовь, чем в ПДП. И совсем другая потеря. Здесь речь о женщине, которая пытается смириться с потерей маленького существа. Поскольку ПДП о вскрытии вен и переоценки ценностей, ИОХ стал об утрате и опустошении. Боль, вызванная смертью любимого человека, и обнаружение внутренней силы, о которой не знала. Когда создаёшь работу, которая требует осмысления, слушатели принимают её. Мне самой скучно делать одно и то же. Я не сожалею ни об одном созданном музыкальном альбоме. Но мне нравится двигаться вперёд, нравится расти, а чтобы этого добиться, я не могу концентрироваться только на том, что от меня ожидает аудитория. Каждый альбом отражает определённую фазу моей жизни, мне нельзя повторяться. Я не хотела, чтобы песни стали моим очередным дневником. На прошлом альбоме было путешествие в загробный мир её души. МЗ, ПР и ПДП стали трилогией. Многие поклонники вслушиваются в мои песни, и скрытый смысл текстов во многом адресован им. На ПДП мне хотелось многое скрыть от посторонних - я пыталась понять серьёзность кризиса, искала в своей душе грани, которые никогда не проявляла. Жила жизнями других людей – в основном своих мужчин. Путешествие было жестоким - одним из таких, когда готова отгрызть себе руку. И надеешься, что рядом окажется тот, кто успеет надеть на тебя намордник. Но никто этого не сделал. И в результате я обрела много сил. Новый альбом не кажется мне столь абстрактными, не смотря на обилие символики. Этот стиль для меня закончен. Дверь закрылась. Большей частью прошлые альбомы строились вокруг фортепиано и вокала. Концерты были вокально-фортепианные, поскольку я не хотела, чтобы фортепиано враждебно воспринимало барабанщика... у барабанщиков много власти, обычно они определяют структуру мелодии. Но на этом альбоме фортепиано отвела меня в сторонку и сказала: "Ты надоела мне до смерти. Я сыграю свою роль. Теперь тебе потребуются барабаны. Элемент песен совсем иной".
  Когда я привлекла людей, которые разбираются в технике, я изменили своё мнение насчёт синтезаторов. На ПДП я играла так, чтобы клавесин звучал злобно. А в этот раз я решила обратиться к синтезаторам, возможно потому, что почувствовала необходимость изучить другую крайность. От клавесина и рояля мне захотелось протянуть генеалогию фортепиано ещё дальше, в мир синтезаторов. Смысл не только в возможностях инструмента, но и как ими воспользоваться. Инструменты могут многое, всё зависит от музыканта. Обращаясь к инструменту, я подчиняюсь ему и пытаюсь узнать о нём как можно больше: его историю, откуда он возник, как он использовался и для чего его придумали. Такой же подход я применила к синтезаторам. Филли [John Philip Shenale – Джон Филип Шенэйл, аранжировщик струнных] много о них рассказывал, поскольку в 80-х был авторитетом в этой области. У него была целая установка. Мы обсуждали синтезаторский бум того времени [даже музыка к фильмам писалась на синтезаторах в то время], и к чему это привело. В 80-х я играла на некоторых синтезаторах, но бросила, чтобы посвятить своё время изучению акустического фортепиано. Но эти песни потребовали электроники. В них есть та древняя энергия, но в современном отображении, с ботинками гоу-гоу. Вокруг каждой девушки вращаются протоны и нейтроны. У каждой своя солнечная система, своё генеалогическое древо. Звуковые эффекты - оттенок психики каждой девушки. Это звуковая геометрия. Мы потратили много денег на аппараты и обувь. Было так фантастично зайти на студию. Там 8 компьютеров. У каждого инженера свой. С разных сторон раздавалось: "Это мой", "А это мой". Я приносила им чай и наблюдала из-за плеча: "Эти кнопочки так важны?" А они отвечали: "Даже не представляешь насколько". И мне это показалось заманчивым. В итоге всё свелось к миру машин и акустике. И к моим отношениям с аппаратами. Поскольку синтезаторы и другие аппараты сыграли большую роль в создании ИОХ, я решила найти какой-нибудь визуальный контакт с миром машин, и ещё уловить несуществующих и потерянных девушек. На альбоме дочери и матери находятся вне тел. Катерина Йебб [Katerina Jebb] создала фотографии, используя Ксерокс, очень мистично, идеально для проекта. Вот почему я легла на фотокопировальный ксерокс. Должно было возникать чувство какого-то механизма, поскольку в этом суть альбома. Основная фотосессия делалась в офисе. Во время процесса фотокопии нельзя было двигаться в течение семи минут. Ксерокс фиксирует каждое ваше движение; поэтому мне нужно было к нему как-то приспособиться. Удержаться на этом аппарате можно было какой-то одной частью тела, и приходилось смириться с тем, что твоя определённая часть будет засосана в него. Жужжал флуоресцентный свет, и я обнималась с массивным ксероксом в углу. Было похоже на некие отношения: мои губы и тело плотно прижаты к оргстеклу - это вам не просто медитация. Не то что я в этом разбираюсь, но всё было иначе. Мои глаза открыты, снизу идут вспышки света, и вдруг понимаешь, что эта машина живая, начинаешь с ней общаться, а она подвергает тебя допросу.
  В этот раз я опять села в кресло продюсера. В прошлый раз я поклялась, что больше никогда не буду этим заниматься самостоятельно. Но вот я вновь это делаю. Очень сложно быть артистом и продюсером, приходится менять шляпы. Артист иногда не может участвовать в определённых разговорах, но эти разговоры должны состояться. Мне потребовалось много лет, чтобы научиться быть хорошим капитаном. Если я не капитан, тогда я корабль. И надеешься,, что это не "Титаник"! Надеешься, что капитан услышит, когда ты скажешь: "Мы идём на айсберг!" Записывать альбом я начала в Корнуолле на старой ферме, в конюшнях недалеко от южного английского побережья. Марк и Марсель хотели предоставить мне больше управления, чтобы я могла добиться от них требуемого. Марк и Марсель были моими концертными инженерами на гастролях ПР. Джон Уизерспун (личный помощник и тур-менеджер) пригласил Марка в качестве главного инженера, а Марк пригласил Марселя в качестве наблюдателя - они команда. Я попросила их сделать со мной ПДП, после чего вся моя жизнь изменилась, и жизнь всех, с кем я работала... У меня был своего рода сдвиг - не то чтобы мне не нравились эти люди, наоборот нравились, но мне нужна была независимость и самостоятельность, поэтому я оставила прежнюю команду. Звук - это инструмент. Музыканта нельзя изолировать от звука и передать всё продюсеру. Очень важно, чтобы звук соответствовал композиции. Я просила их продолжить исследование звуковой границы, чтобы помещение было геометрически рассчитано под акустику. В студии записываться не хотелось, там всё слишком стерильно для меня. Хотелось запаха дерева, атмосферу того пространства. И вот в десяти милях от океана Марк приобрёл трёхсотлетний амбар, а Марсель решил там всё перестроить. Это было недёшево, но мы смогли себе это позволить. Я работаю с "Атлантиком", поэтому дворцов мне не видать. Думаете, я не купила замок, потому что экономлю? В любом случае, в сараях лучше. У Марка есть своя студия с подросткового возраста, которую он построил в сарае – эта студия тоже в сарае, так что здесь прослеживается родословная. В четыре года Марк был барабанщиком. В 11 он учился у Клиффа Ричарда [Cliff Richard – известный певец]. А в десять лет взял в руки гитару, так что Марк многосторонне развитый, но потом ему захотелось иметь микшерный пульт в качестве своего инструмента. Это его родословная. А Марсель - голландец, физик, окончивший школу. Он имеет дело с фактами, цифрами, теориями, уравнениями... и безумием. Я получила от них настоящий толчок. Они спорят со мной и занимают очень жёсткую позицию в отношении инженерного дела: "Важно знать, как звучит твой альбом". Мы объединились и создали ультрасовременную студию прямо между птицефермой и молочной фермой. И назвали её "Марсианин" [martian] с зелёными глазками над буквой i. Если смотреть на здание снаружи, даже мысли не возникнет, что внутри настоящая звуковая станция. Снаружи сарай, а внутри - космический корабль. Было бы здорово сказать, что я лично построила студию с помощью молотков и гвоздей. Но, честно говоря, в тот момент я загорала во Флориде. Марсель привлёк знакомых инженеров и архитектора, чтобы оформить помещение. А я носила строителям чай на крышу. Я ведь всегда знаю, какой работой заняться (смеётся). Первое, что мне понравилось – удалённость от музыкальной индустрии. Мне комфортно вдали от больших городов. Мне важна свобода, а если делаешь запись в Лондоне, Лос-Анджелесе или Нью-Йорке, кто-нибудь всегда заглянет во время процесса".
  Марк Хоули [Mark Hawley]: "Лично я считаю большим преимуществом расположение студии вдалеке от городов, тут не возникнет людей, заглянувших часик поболтать. В большинстве лондонских студий люди постоянно входят и выходят, что подрывает роботу".
  Тори: "Женские музыкальные группы часто распадаются, это факт. Но если женщины хотят это изменить, им стоит послушать о том, как я пошла в амбар и стала делать музыку. Если хочешь успеха - просто иди в дровяной сарай, простых путей нет. Здесь атмосферу не приходится искать, она уже есть. Просто нужно потратить на её создание какое-то время и силы. Мы сбили и расширили крышу, отчего она теперь забавно выглядит, - то, что надо для акустики. Со мной была Бёзи, она заняла много пространства. Трудно было передвигаться. Чтобы взять еды, приходилось ползти по роялю. Если кто-то кушал, то приходилось есть на рояле. Но фермеры были восхитительны. По соседству же курятник и овцеводческая ферма. Они ко всему отнеслись так: "Если будет громко, надеемся, надоить больше молока".
  Марк Хоули: "Тори нужна была студия, где ей было бы удобно работать в любое время. Строительные работы были закончены практически перед началом записи, правда, окно в комнате барабанщика мы установили только после того, как он разместил там свои барабаны. Одним из ключевых факторов при проектировании студии было наличие хорошей концертной комнаты для фортепиано. Кроме того, она хотела записываться одновременно с барабанщиком поэтому такая же комната нужна была для него".
  Марсель Ван Лимбик [Marcel Van Limbeek - звукоинженер]: "В пультовой нам тоже требовалось много места, чтобы гитарист и басист могли записываться стоя рядом с программистом, пока Тори и Мэтт находились в своих комнатах".
  Марк Хоули: "Делая запись с точки зрения звукоинженера, всегда думаешь об акустике и оборудовании - это действительно важно. Большинство музыкантов ненавидят студии из-за неподходящей атмосферы. В плохой атмосфере они не покажут лучшее, поэтому проект нашей студии был ещё разработан с учётом этого фактора. Думаю, ключом работы в студиях должно быть не то, чтобы музыканты чувствовали себя в инопланетной среде, а в возможности экспериментировать с оборудованием. Если есть два этих фактора, тогда будет отличный результат. У нас возникла мысль записывать здесь другие группы, когда позволит время".
  Тори: "Мне приходило в голову заняться продюсированием других артистов. Но знаете поговорку, когда друзья живут вместе, а потом жалеют об этом, дружба угасает, вот как бывает. А если они окажутся негодяями, что мне делать? Окунуть их в масло? Я буду нервничать. Возможно, я сильно контролирующий фрик, но многое зависит от музыки. Отношения с ними должны быть предельно ясными и не шаблонными. Я могу сочинять, продюсировать и пригласить талантливых певцов из рок-оперы. И увидеть, как артисты в образе современной Нефертити травят остальных".
  Марк Хоули: "Этот альбом возымел невероятный успех в Штатах, но радиокомпании отнеслись к нему неуверенно, наверно потому, что для радио он оказался слишком динамичным, хотя мы сделали его в поп-стиле. Раньше Тори никогда не записывалась под живого барабанщика. Обычно шли вокал и фортепиано, а потом партию барабанов мы накладывали поверх. Так было удобней, поскольку во время записи Тори много импровизирует, и наличие барабанщика ограничивало бы. Но мы нашли Мэтта, и она так сыгралась с ним, что большая часть треков на этом альбоме записаны вместе".
  Тори: "Сочиняя альбом, мне нравилось петь под душем, там прекрасная акустика. Можно включить воду, и никто тебя не услышит. Я похлопывала по телу, находясь там, и придумывали мелодии под получающийся ритм. Сочиняла песни буквально под аккомпанемент своего тела, предполагая, что барабанщик увеличит энергетику напора десятикратно. Приступая к записи, я обратилась к Эрику: "Вроде, готова работать с барабанщиком", и он ответил: "Найду". И кто бы мог подумать, мой бывший парень оказался знаком с таким барабанщиком, который, мне подошёл. Он сказал: "Мэтт Чэмберлэйн [Matt Chamberlain]. Я недавно работал с ним, мне кажется, вы найдёте общий язык". Мэтт появился, когда я только оправилась и смогла встать на ноги. Он прилетел просто поиграть со мной в гостиной. В итоге дом словно охватило пламя. Я ловила свою челюсть на полу. Ого, какой сверхъестественный ритм! И я сразу же поняла: он то, что надо. Через пять минут мы начали истерически хохотать: "Вот веселуха!" Если барабанщик не подходит, всё разваливается. Марк уговорил меня записываться с ним одновременно. Всё записывалось вживую. Почти каждая песня, которую вы слышите, - это живой концерт. По большей части, выкладываешься по полной. Инженеры любят тебя за это (смеётся). Многие люди не делают так, независимо от того, что они вам говорят. Обычно вокал записывают в конце, отдельно от инструментов. Или сосредотачиваются только на ритме и барабанах и строят трек. Но мы записывали рояль, вокал, синтезаторы и барабаны одновременно и практически без остановок. Бывало, нужно исправить слово или кусочек партии – вставить хай-хэт или ещё что-то. И мы начинали запись сначала. В этот раз я не сплетала все дорожки по отдельности.
  Истина в том, что многие барабанщики не попадают в ритм. А Мэтта музыка пронизывает насквозь. Он один из самых чувственных музыкантов, с которыми я когда-либо работала. Со временем его будут называть одним из величайших барабанщиков нашего времени. У Мэтта экстрасенсорный слух. Он всегда следит за клавишными, он понимает, что песни созданы на этом инструменте, и 32 года своей жизни я себе всё объясняла с помощью рояля. Мы находились в разных комнатах, контактируя только через тв-мониторы. Только представьте, я в одной части сарая в комнате с телевизионным экраном. Комната с пультом между нами, она похожа на космический корабль. А следующая комната пурпурного цвета для барабанщика, где помещалось три установки и комплект индейской перкуссии. Он стучал по всему, что можно, а мой крупный план на весь экран телевизора был прямо перед ним. И вот его лицо, настолько близко передо мной, что можно увидеть его реакцию на мою партию. Через этот экран мы общались друг с другом. Просто смотрели друг на друга, он что-то играл, а я отвечала. Это было похоже на разговор. Мы сыгрывались неделями, чтобы придумать для песен нечто удивительное.
  У меня в голове всегда играет оркестр, порой не впопад, но всё же играет. Мне пришлось понять, что не обязательно всё это воспроизводить для записи: "Ладно, не обязательно показывать людям всё, что происходит у меня в голове. Им не обязательно слышать то, что слышу я". Но если мне хотелось чем-то поделиться, то нужны были музыканты. Уступить им оказалось новым подходом для меня. Пианистка понимала, её голова на плахе. Пришлось серьёзно тренироваться, чтобы играть с другими. Мне нужно было вырасти личностно и музыкально, а чтобы развиваться, стоит двигаться дальше, экспериментировать, иначе будет застой. Я не сама сочиняю аранжировки. Причина, по которой мы выбрали этих музыкантов в том, чтобы дать им свободу предлагать свои идеи. Например, Стив Кэйтон [Steve Caton - гитарист] придумал несколько партий для каждой песни, какие-то из них подошли, а какие-то нет, но очень важно дать музыкантам свободу, иначе задушишь творчество. В конце концов, если мне что-то не даёт покоя, я просто говорю, что это не соответствует духу песни. Иногда я отказываюсь от своих фортепианных партий, потому что они не верно отражают историю песни, тогда мы пробуем что-то ещё. Фортепиано возбудилось - впервые за долгое время ей не приходится мастурбировать. Возникла возможность попасть на игровую площадку и познакомиться с другими ребятами и продемонстрировать себя как игрок в команде".
  Марк Хоули: "У Тори большой культ поклонников в США. Трудно объяснить англичанам, какое она имеет влияние. Во время концертов на открытом воздухе мы постоянно достраивали навесы для 12000 человек, но сейчас просто бронируем 2 вечера в Альберт-Холле. Тори раньше никогда не выступала с группой, так что этот тур будет чем-то иным. У неё хорошая репутация в Америке, во многом благодаря тому, что каждый концерт она меняет песни, чтобы угодить аудитории. Очевидно, с полноценной группой это делать сложнее, но думаю, в ходе тура музыканты наберутся опыта, и эти гастроли станут особенными".
  Дикинс [Dickins]: "Этим альбомом она создала нишу, которая на 100 процентов принадлежит ей. Я не ожидаю от людей мгновенной реакции с первого прослушивания - это не фаст-фуд".
  Тори: "Мне очень повезло встретить людей, которые дали мне хорошие советы по музыкальному бизнесу. Питер Гэйбриел, Роберт Плант - мои наставники. Питер Гэйбриел сказал: "У тебя должна быть своя студия, ты должна контролировать ситуацию, потому что однажды звукозаписывающая компания и ты не найдёте согласия, а когда они позвонят владельцу студии по поводу записей, на другом конце провода услышат тебя". Даже не знаю, в каком направлении я двигаюсь, музыкальный бизнес становится все более коммерческим. В Штатах и в Британии больше интереса к одной поп-песне, чем к целому альбому. "Радиохэд" [Radiohead] и нескольким группам удалось просочиться, но сегодня нет такого, как в конце 60-х, когда было больше радиостанций, которые рекламировали разных артистов. В Америке больше нет FM-радио, это иллюзия, на самом деле все отрасли настолько коммерциализировались, что больше нет места битникам или другим стилям. Приходится угодить обеим сторонам, как иногда я и делаю. Меня радует, что не зависимо от радио, моя карьера продолжается. Я пишу музыку, в которой честна, по крайней мере, есть группа людей, которая всегда это проверит.
  Я долго была верна фортепиано. Была её любовницей. Ещё с малых лет мы заключили договор - я решила вывести её в свет. Не только как классический или джазовый инструмент, но ещё подключиться к 118 децибелам и обрести статус. У меня это получилось, поэтому можно двигаться дальше. Мне нужно расти как музыканту. Теперь возникает желание: "Давай выступать с другими музыкантами. Нам не нужно их сторониться. Больше не нужно ничего доказывать. Мы одиноки". И на самом деле мне было очень одиноко. Но теперь у меня есть команда из 35 человек. И новые музыканты как-то влились в неё. Для меня это новый шаг.
  Никто не знает, но в пять лет я действительно не хотела играть на пианино. Мне хотелось гоняться на автомобилях. Но папа считал, это не для девочек. Мне нравилось веселиться с друзьями, но если кто-то пересекал черту, я сильно реагировала. Когда мой парень тех времён в Лос-Анджелесе послал меня куда подальше, я начала гоняться за бандой мексиканцев. Порой забываю, что я не огромный викинг. Думаю, этот альбом - женская автогонка. И дело тут не столько в победе, сколько в плавности и форме. Думаю, новые песни искрят юмором. Они пустили корни, я их записала, и они ушли в мир. Я их отправила с корзинками ланча и бутылками шампанского "Крюг" [Krug] (смеётся). Не знаю, что они ещё отчебучат. Я больше успешна у британцев, мне кажется, они понимают мой юмор, который другие люди упускают, не видят, как я прикалываюсь над собой. Наверное, они не понимают, что Печаль может испустить грязный смешок. Жить с Печалью - часть нашего бытия. Прошло полтора года с тех пор, как я потеряла ребёнка. Но альбом не только об этом, а ещё о том, как изменилось моё восприятие жизни. Я принимаю свои чувства. Порой они меняются. Мне этот альбом не кажется депрессивным. В нём есть моменты грусти, но он многогранен. В некоторых моментах, это действительно сказка, пусть и страшная. И пусть на человеческом плане я не смогла дать жизнь, в музыкальном - смогла. Как пережить потерю и вновь найти красоту жизни – он именно об этом. Слушаю его и улыбаюсь. Даже не понимаю, как он получился.
   Вначале я планировала совсем другой порядок песен:
1. Pandora's Aquarium 2. Liquid Diamonds 3. Northern Lad 4. i i e e e 5. Spark 6. Black-Dove (January) 7. Jackie's Strength 8. Hotel 9. She's Your Cocaine 10. Raspberry Swirl 11. Cruel 12. Playboy Mommy
   Знаете, эти девушки безжалостны. Закончив какую-нибудь песню, думаешь, что наконец-то всё сделано, но вдруг другие песни хватали баллончики и пачкали её платье краской. После чего она не могла выйти на подиум. У альбома было много разных начал. Мы могли начать репортаж с президентского номера и посмотреть, чем она там занимается. Знакомясь с девушками, начинаешь понимать кто они. Просто мне нужно было решить, какую дверь открыть первой. И вы можете исследовать отель, как вам захочется. Песни меняли ощущения и каждый раз проявляли себя по-разному, что удивляло. Они дали мне много радости и надежды.
  Я многому научилась у этого духа, который так и не обрёл физическую форму. Я никогда не узнаю, какой она была. Возможно, она уже обрела физическое воплощение как чья-нибудь дочь, но всё же она столькому меня научила, чего я даже не... Многие люди в физическом воплощении не смогли меня научить столькому, как она. Теперь я уважаю жизнь. Никому не пожелаю испытать выкидыш. Первый выкидыш случился в конце первого триместра. С каждым выкидышем физическое состояние слабеет, поэтому во время третьего выкидыша мой организм сломался. Но я решила повзрослеть благодаря им. Не смотря на физическую потерю, мои чувства в отношении себя и других людей обострились. Мне действительно нравится охотиться на тьму, охотиться на тени. Шок и удивление. Присядьте. Никому не неинтересно, но, да, я радуюсь жизни.
  На этом альбоме есть смелость и чувствительность, магия и глубокое чувство... страсти. К жизни. И ритму. Каждый год я езжу на гастроли, чтобы держать себя в форме. Не люблю много работать, поэтому мы дадим 200 концертов, к которым я очень требовательна. Во время выступления не так много групп могут поразить меня своим материалом. На записи они прекрасны, но что насчёт концерта? Мне нравится запись, но это иной опыт. На концертах мне интересны музыканты, которые умеют взаимодействовать друг с другом. Эти музыканты настолько талантливы, что мне сложно играть с ними. Тут уже нельзя выпалить на ходу: "Я сейчас вставлю 24 дополнительных такта, потому что не могу отдышаться", публика не знает, но порой я на грани сердечного приступа. Я не могу себе этого позволить, на сцене я не одна. Я должна понимать, куда мы двигаемся - мы команда. Они не просто поддерживают меня, на сцене диалог четырёх людей. Это мечта - играть с теми, кто может вдохновить тебя, и пытаешься не отставать от них. Инженеры выразили свой мандат насчёт клавесина на концертах, так что я решила не брать его в тур. Думаю, наш разговор громче, чем клавесин. Клавесин - очень тихий инструмент, а представьте рядом кучу барабанов, которые будут бить инженерам в уши через клавесинные микрофоны - у них начинает реально болеть голова. Поэтому моя команда часто шлёт мне по э-мэйлу сообщения, в которых ненавидят клавесин. Песни похожи на мыслеформу, чем на собственное сознание, поэтому иногда, особенно во время концерта, мне кажется, они проникают в моё тело. Я словно чайник, в котором они завариваются, и потом я подаю их в виде чая. Я вливаю в них свою суть и на концерте выливаю, когда пою. Я разрешаю этим существам вселяться в моё тело. Мне очень нравится идея совместного творчества с источником, я не верю, что мы творим в одиночку. Есть сила, источник, и мы со-творим вместе с этим источником. В музыке я ощутила свободу, и, выступая, хочу увести зрителей в Загробный мир, куда каждому разрешено приносить с собой тот дух, который они пожелают".

   Многие эти би-сайдс были записаны в период "Пеле", но вышли в свет только сейчас.