по-русски |
|
из песенника к альбому: "К этому моменту в комиксах о Песочном человеке [Sand Man] становится тягостно, поздние ночи, свечи стоят по всему дому и тают. С воском играть веселее, чем со жвачкой. К этому моменту двери были открыты. Я могла бы воспротивиться, но так всегда идёт всасывание воздуха"
Precious Things – 4 – Драгоценные вещиЯ побежала быстрее, Но меня всё-таки настигло. И мои верность и преданность вывернулись, Как лодыжка на седьмой ступени, Когда я бегала за БИЛЛИ, когда бежала за дождём. Пусть эти драгоценные вещи Истекут кровью и смоются ею. Пусть эти драгоценные вещи. Потеряют свою власть надо мной.
Он сказал: "Ты действительно уродливая девочка, но мне нравится, как ты играешь". И я чуть не умерла, но поблагодарила его. Вы можете поверить, что та больная хранила его фото и наряжалась каждый день? Хочу разбить лица тех красивых МАЛЬЧИКОВ, Тех христианских мальчиков. И ты можешь заставить меня кончить, Но это не делает тебя Иисусом. Пусть эти драгоценные вещи Истекут кровью и смоются ею. Пусть эти драгоценные вещи. Потеряют власть надо мной
Я помню, да, В моём персиковом платье на вечеринке Никто не дерзнул, никто не позаботился о том, Чтобы сказать, где эти милые девочки, Те полубогини с ДЕВЯТИДЮЙМОВЫМИ гвоздями И маленькими фашистскими штанишками, Заправляющими внутрь сердце Каждой хорошей девочки. Пусть эти драгоценные вещи Истекут кровью и смоются ею. Пусть эти драгоценные вещи. Потеряют власть надо мной
{7-я ступень - имеется в виду 7-й класс школы
("Я свободно выражаю себя в песнях, и люди в значительной степени не вмешиваются. Никаких цифр и имён, поскольку верю в анонимность. Я ни с кем не обсуждаю свои песни - даже с теми, кто на них меня вдохновили. У меня есть свой уровень конфиденциальности, не смотря на то, что я периодически распускаю язык. Интересно, что многие знакомые мне Билли думали, я пою о них. Но я никогда не раскрывала этот секрет, пусть сами догадаются. Когда в своих песнях я выражаю что-то личное, то чувствую, где-то сболтнув, потом нужно сохранить анонимность, это очень тонкая грань. В песнях даже есть такие личные мне вещи, о которых люди и понятия не имеют. Что великолепно. Я и так много говорю. Пусть ваше воображение доработает остальное. Однажды, когда мне было пять, мои родные пришли на званый обед в дом одного приятеля. В общей сложности там было десять семей, все были прихожанами церкви. Так же там были их дети, хотя не помню, что были мальчики. Я действительно ещё в матке была осведомлена о мальчиках. Так что, уверена, мальчиков там не было, иначе вспомнила бы их. По какой-то причине была куча дочек со своими семьями, и моя сестра дружила со многими из них. Значит, там были другие девочки и я, самая маленькая. Все другие девочки были подростками. После обеда каждая делала что-то вроде маленького шоу талантов. Девочки собирались вместе и что-то делали, ну… пели, танцевали, всё, на что был способен их талант. И одна такая другая девочка, на 2 года старше меня, постоянно получала какие-то одобрения. Сюзи Гайер [Susie Geyer]. Она была плохо воспитана, конечно, это только моё мнение…моя сторона этой истории. За 2 года до этого случая я врезала ей по носу, потому что она плохо отозвалась о моей маме. Она была из тех, кто знает всё на свете, очень талантливая и умная девочка. Она тоже брала уроки фортепиано и сыграла несложную песню, и все начали ей рукоплескать изо всех сил. Стоит вспомнить, что в то время я уже училась в Пибоди, и было очевидно, что я хорошая пианистка. Но мне никогда бы так не похлопали, даже если бы я сыграла Моцарта закинув ноги за уши. В конце концов, то, что я сделала, было очень грустным… вместо того, чтобы отрешиться от услышанного и сыграть то, что знала, я вслушалась в её игру, вслушалась, как родители рукоплескали ей, и сказала себе: "Что ж, возможно, они это хотят". Вышла к пианино и сыграла ту же самую песню, которую до этого вообще не играла. Песня было очень хорошей, и она училась её играть в течение долгих недель. Я же всего лишь услышала песню, стоя за дверями, через трещину в стене, вся похолодела и попыталась сыграть, правда, не очень хорошо. Мои родители…никогда этого не забуду… я развернулась и увидела их челюсти на полу, ошарашенные, все были ошарашены. Этим они меня обеспокоили. Они никогда не понимали: что бы я не делала, этого было не достаточно. Но они поняли, почему я это сделала. Я же не понимала, почему, но они поняли, и я засомневалась. Они просто смотрели на меня с выражением: зачем? У каждого это было на лице, им было больно, что я не ценила свои способности, не доверилась им и не поделилась ими. Я так нуждалась в том, чтобы понравиться им, когда они хвалили её, и решила сделать всё возможное, чтобы добиться того же. Что, если сыграю песенку Сюзи, меня тоже полюбят. Знаете, как мы реагируем, когда кто-то поступает так… Мы говорим: "О боже!", закрываем лицо руками и быстро засовываем в рот спагетти. Когда в ресторане кто-то из официантов подходит к вашему столику, то начинаешь: "О боже, боже!", вы смущены тем, что они так нуждаются в вашем внимании. Нам не нравится иметь дело с людьми, нуждающимся во внимании… Эта песня была очень грустным моментом в моей жизни. Моя мама сказала: "Сыграй "Оклахому" [Oklahoma], "Вестсайдскую историю" [West Side Story], Моцарта. Что ты делаешь?" У меня по лицу потекли слёзы, я выбежала из комнаты и помчалась со всех ног от этих людей, от фортепиано, от Сюзи, музыки и остального, поскольку осознала, что наделала. Я продалась, стараясь добиться похвалы. И потом я часто так поступала… Когда ты вундеркинд, то получаешь много внимания. И после мини-концертов, начинаешь привыкать к похвале. В детстве я любила ресторан "Баттери" [Buttery], когда у меня всё получалось, мы ходили туда или в "Бургеры Боба" [Bob's Big Boy - сеть закусочных]. Каждый раз, когда я выступала, либо будешь вознаграждена, либо нет. А мне ведь было ещё только шесть лет. Песня пришла, когда в Лос-Анджелесе, уже после учёбы, я, по иронии судьбы, снимала комнату в доме за церковью. У отца были связи с местными приходами, и он потянул за них, чтобы найти мне жильё. За стенкой жила соседка, которая слушала тяжёлый рок, и эта музыка помогала понять, что ответить моей бабушке, которая обычно загоняла меня в угол и что-то читала из Левитов ["Третья книга Моисея", третья книга Пятикнижия (Торы), Ветхого Завета и всей Библии. Название происходит от священнического колена Левия. Посвящена религиозной стороне жизни народа Израиля], точно не помню. Она была убеждена, что я отдам свою душу Господу, а тело только тому мужчине, за которого выйду замуж. Но уже в пять лет я знала, что мы враги. Так в своих мыслях я пыталась найти пути отступления и больше не видеть эту Тварь. Ну, фантазировала о разном, а мама думала, что я демон, раз фантазирую о таких вещах. Но, кажется, в то же время она ухмылялась, потому что чувствовала то же, что и я. Мы были ниже среднего класса, но мама и сейчас очень стильная, а отец похож на нежного актёра Джеймса Дина [James Dean] и очень вежлив для пастора. Но сначала он хотел быть не пастором, а доктором. Моя бабушка, его мать, говорила и писала в письмах, что нужно поменять его специализацию. "Как же так получилось, что у меня пять сыновей", писала она, "и ни один не любит меня достаточно, чтобы стать церковным министром?" Он попался на удочку. Мы обсуждали это с ним. Потом он побьёт меня моим же оружием и скажет: "Ну, о чём ты писала бы, если бы я стал доктором?" Что справедливо, конечно. Но я и бабушка никогда не могли найти общий язык. Все думали, что она святая. Однажды она написала мне письмо, где вина и стыд так густы, что можно связать верёвку отсюда до России. Я с ней поговорила, когда мне было 6 или 7. Меня отшлёпали. Потом она писала мне письма о маленькой девочке Энни [Annie] и о том, что она делает, чтобы стать хорошей девочкой. А я хотела кинуть в чёртову Энни гранату. Намерения моей бабушки были хороши, но она была чудовищем. Итак, позади этой церкви и музыкой, постоянно звучащей в моей голове, я действительно задумалась, что однажды быстро убегу. У христианства на Западе большая история, оно проникло везде, даже в рекламу. Какие-то вещи по-прежнему нельзя сказать. Я не могла спеть "кончить" на шоу Дэвида Леттермана [David Letterman] из-за рекламодателей. Они хотели, чтобы я спела: "ты можешь заставить меня напевать ["hum" вместо "cum"]..." Я ответила: "Хорошо, я сделаю это, но так, будто мне в рот суют член". Пришлось спеть "ты можешь заставить меня успокоиться, но это не делает тебя Иисусом" [просто слова "cum - кончить" и "calm - успокоиться" звучат одинаково]. Стараюсь смотреть на ситуацию с разных сторон, глазами разъединённых граней себя. Мы все разъединены: духовность от материальности, рассудок от эмоций и т.д. В этой песне мне 13, и я унижена – я цветок, что выстраивает вокруг себя стены, с каждым разом солнца недостаточно, а потом обнаруживаю, что цветок уже мёртв, я убила его. Ребёнком со мной так много всего произошло, и в значительной степени, все песни приходят оттуда. Как будто между моим детством и настоящим временем протянуты нити. То, что происходит сейчас, кажется, связанным с тем, что было до этого. Когда мне было 7, я уже 2 года училась в Пибоди. Только представьте что такое 7 лет, думаешь, люди в этой школе поймут меня. "Здесь я достигну рая!" Но потом понимаешь, что это не так. И тебя разрывают, ставя как ребёнка в безвыходные положения, так доверие рушится окончательно. Начинаешь черстветь и выгоняешь в окно все воображаемые грёзы, доставлявшие одни неприятности тем, что давали надежду. Здесь та же боль, только привязанная к другим именам и местам. У меня были друзья, но нравилась ли я парням? Ни одному. Они возможно говорили: "Она мила и здорово играет на пианино, но ещё она подружка Синди Льюман [Cindy Luman], сможем ли взять у неё номер телефона?" Я не расцветала, и меня считали существом неопределённого пола В шесть лет мне дали понять, что существует правильный и неправильный способ игры на фортепиано. Для меня религия была о том, что правильно, а что неправильно. Методизм учит сдерживать эмоции, поэтому выход я нашла в музыке. А когда свобода выражения становится сдержанной, то перестаёт быть забавной. Моё решение не делать то, что от меня ожидают, в семь лет было изгнано из меня пинками. А в одиннадцать меня саму выпнули из Консерватории. Когда в одиннадцать лет первый раз в жизни обнаруживаешь, что никто вокруг не впечатлился тобой, как следовало, начинаешь бороться за право быть оценённой, и, в конце концов, делаешь то, что от тебя ожидают. Возможно, я так сильно реагирую, потому что мне потребовалось 25 лет, чтобы вернуться к свободе, которой обладала в маленьком возрасте. Мне пришлось идти задом наперёд, чтобы вернуть её. Смысл был в том, что я училась на концертную пианистку, но таковой не стала. Этого не могло случиться, потому что я хотела сочинять собственные песни, я всегда это знала. Через год в Пибоди мне уже было неинтересно. Меня туда отправляли по выходным, и я чувствовала, что всех там разочаровываю. Там говорили: "О, эта талантливая девочка ничего не может", мне на запястья клали монеты, чтобы я играла правильно. А мне было интересно, когда мы начнём сочинять весёлые песни, но это никого не интересовало. Всё заключалось в разработке техники и конкурентоспособности. Нужно освободиться от этого, и надеюсь, никакому другому ребёнку не придётся потратить на это столько времени. Уже слышу голоса: "Эй, что она там болтает, её это не убило, она получила то, что хотела!" И сама удивляюсь, что смогла выбраться оттуда и делать то, что хочу. Потому что в восемнадцать была готова бросить писать, поскольку думала: "Может, они правы, нужна группа, нужно делать танцевальную музыку". Которая была абсолютным дерьмом! Но я её делала! Я сделала кучу демок с танцевальной музыкой, и она была отвратительной; если бы вы услышали её, то потеряли бы свой ленч. Каким-то образом я выбралась живой из этого дерьма, и сама не знаю, откуда ко мне пришло упорство, которое, как оказывается, у меня есть. А теперь понимаю, что иногда мужчины пользуются сексом, как оружием или оправданием, вроде: "Я только что дал тебе кончить, не думай, что помогу мыть посуду! Салют!" Но только потому, что я с мужчиной и увлажняюсь для него – не делает его хозяином, даже не обязательно делает его достойным любви, моей любви. И теперь наверное, впервые в жизни осознаю, что моя способность к любви невероятно глубока, и если отдаю её мужчине, он должен полностью это понимать и уважать последствия. Не многие на это способны. В основном они занимаются всякой викинговой ерундой [пьют много алкоголя, воюют, лапают женщин и пр.]. Теперь женщины осознают, что хватит, парни! Но чувств к страстным мужчинам у меня было много. Ещё в детстве, разглядывая фотографии Джима Моррисона и Роберта Планта, я хотела сбежать с ними и отдать им свою девственность. Часто свободное время я проводила у магнитофона, но поскольку росла в христианской семье, для моего отца Роберт был из тех в кого "вселился бес". Глядя на его телодвижения, отец говорил: "Почему он так вращается?", а рядом с магнитофоном я слушала музыку и разглядывала фотографии. Старые добрые времена - альбомы, картинки, размер. Такие группы, как "Лед Зеппелин", действительно совершили революцию, и они были ужасной угрозой для церкви моего отца, которая отрицает сексуальность. Молодые девушки что-то чувствовали к ним. Помню, что двигала своим телом, как никогда раньше. В восемь лет я пытался открыть в себе чувственность Роберта Планта. С него капает пот, а я просто уверена, что ему нужно жениться на мне. Конечно, я не знала, что это значит. Я думала, это значит вместе съесть сэндвич с арахисовым маслом и джемом!" (смеётся) |